Капитализм под копирку. Иллюзии эффективных менеджеров - Виктория Дубицкая Страница 10

Десять лет спустя после кризиса в «Прима-банке» и моего в нем первого исследования корпоративной культуры, то есть приблизительно в 2004 году, читаю воспоминания одной журналистки о незадолго до этого умершем телеведущем: «Он был идеалистом: хотел иметь идеальную машину, идеальную женщину, идеальную программу и все это имел». Читаю и думаю: что-то здесь не так. То есть телеведущий был действительно хороший и все указанное выше и правда имел. Но как человек моего поколения, интеллигентный к тому же человек, он удивился бы такой эпитафии, особенно если был идеалистом. Потому что наше с ним поколение – да и задолго до нас – понимало идеализм иначе.

Вот в толковом словаре Владимира Даля, фиксирующем состояние языка середины XIX века, написано, что «идеалист – умствователь, кто увлекается несбыточными на деле выдумками; мечтатель, мнитель». И в толковом словаре Ушакова (это первая половина XX века) смысл слова определяется практически так же и дается пример употребления: «“Калиныч принадлежал к числу идеалистов, романтиков, людей восторженных и мечтательных”. Тргнв». Калиныч, разъезжающий на идеальной машине с длинноногой моделью на пассажирском сиденье? Бедный Тргнв! ^[16]

Но язык живет своей жизнью, меняется практика словоупотребления, звучащая оболочка наделяется новым смыслом. И вот Энциклопедический словарь, вышедший на излете горбачевской эпохи огромным тиражом и бывший на полке в каждом читающем доме, поясняет: «В обыденном словоупотреблении “идеалист” (от слова “идеал”) часто обозначает бескорыстного человека, стремящегося к возвышенным целям». То есть идеалист второй половины XX века – это уже не восторженный чудак, а самоотверженный борец, подвижник. Или в толковом словаре Ожегова, переиздававшемся до конца ХХ века, читаем, в сущности, то же самое: «Человек, к-рый в своем поведении, жизни руководствуется идеалистическими (см. идеализм в 3 знач.) принципами». Идеализм в третьем значении: «Приверженность к высоким нравственным идеалам». Высокий нравственный идеал: «иметь идеальную женщину».

Видимо, к началу нулевых все эти словари сильно отстали от живой практики языка. То есть позитивная оценка идеалиста осталась, но подразумевался-то за этим термином человек земной, практичный, целеустремленный, однако цели выбирающий, ну, так скажем, по каталогу товаров класса люкс, в соответствии с нормами luxury-стиля. «…И все это имел». А значит, произошла-таки смена культурной парадигмы. Ибо стиль этот призван маркировать границы той небольшой части социального пространства, на воротах которого как будто висит сияющая надпись: «Победитель получает все!»

Но если сегодня и Россия втянута в культурные процессы, которые западное общество пережило в середине века прошлого, и мотив достижения и у нас становится национальной нормой, может, это как-то коррелирует с экономическим развитием? Ведь не зря же – помните? – Х. Хекхаузен доказывал, что «высокий национальный мотив достижения проявляется в непропорционально быстром экономическом развитии». Но оказалось, что это, может, и правильно, вот только не у нас.

За те же десять лет потребление электроэнергии в России выросло на 3,6 % ^[17]. Если учесть, что 1999-й был все еще годом падения потребления электроэнергии в российской экономике, то мы можем констатировать, что к 2003-му экономика хотя бы восстановилась по отношению к началу 90-х. Но не по отношению к концу советского периода, когда производство электроэнергии – а значит, и ее потребление, ведь электричество, в отличие от двух других источников энергии современного человека, нефти и газа, не хранится, – было на 25 % выше. Зато за 90-е почти в полтора раза увеличилась электроемкость ВВП и стала превышать аналогичный показатель в западных странах в 2,5–3 раза ^[18]. Проще говоря, в экономике стран постиндустриальной цивилизации на единицу электроэнергии получают в три раза больше продукции, чем в России. А в советской экономике получали в полтора раза больше. Кого-нибудь это удивляет? Меня да! Ведь за 90-е термин «эффективный менеджер» стало общепринятым объяснением смены собственников, управленческих команд и государственной власти на всех ее уровнях. То есть нерадивые управленцы заменяются эффективными менеджерами – и энергоемкость на единицу произведенной продукции растет аж на 100 %. Оксюморон какой-то этот «эффективный менеджмент», если вы понимаете, о чем я.

Численность персонала в электроэнергетике возросла за эти десять лет на 23,7 % ^[19]. Энергоемкость растет, производительность падает. Только не нужно думать, что я цифры подбираю как-то тенденциозно. Все они взяты из книги одного из самых эффективных менеджеров страны, который точно знает, о чем пишет. Что ж, смена культурной парадигмы, а также переход власти в экономике в руки новых ориентированных на достижение менеджеров к экономическому росту в стране не привели. Будем оптимистами: привели далеко не сразу. Я верю, что в эту книгу кто-нибудь заглянет в то прекрасное время, когда эта фраза будет иметь смысл.

А пока приход в начале нулевых в РАО ЕЭС руководителей призыва Чубайса ознаменовался для автора новым заказом, на этот раз оценить кадры в одной из крупных и разветвленных компаний электроэнергетики. Назовем ее для простоты «Росэнергосеть». Компания была сетевой, а мало ли их в России? А наша команда ответила на этот призыв, в частности, все той же простенькой батареей тестов, когда-то опробованной на менеджерах «Прима-банка».

Итак, десять лет спустя первым волнующим результатом исследования в «Росэнергосети» (таблица 3) было то, что уровень притязаний или уровень мотивации достижения «старых» руководителей, которые начали, а некоторые и сделали свою карьеру в энергетике еще в советское время, оказался заметно выше, чем аналогичные показатели в финансовой сфере, с которой мы имели дело в начале книги (и середине 90-х). Ну да, чтобы в огромной многоэтажной организационной структуре подняться с нижних ступеней на самый верх, нужен внутренний заряд помощнее, чем для того, чтобы выбиться в люди в только что возникшем банке, или, как говорил Маркелов, банчке. Второе. Тот же показатель мотивации достижения у молодых менеджеров, оказавшихся в начале 2000-х в свои 32–35 волею судеб или лично Анатолия Борисовича на самом верху производственной иерархии, просто зашкаливал. И получалось, что в целом мы имели дело со шкалой тестовых показателей, как бы сдвинутой вправо по отношению к исследованиям 90-х, к более высоким величинам. А поскольку исследование в подразделениях «Росэнергосети», хоть и в рамках одной компании, проводилось по всей России, то приходится опять вспомнить о культурном сдвиге.

А в остальном наблюдалась тенденция, уже известная: успешные региональные подразделения имели во главе команды высокомотивированных на достижение управленцев.