Совсем не Аполлон - Катарина Киери Страница 9

У меня еще побаливало горло, сил было мало, но в среду я все-таки решила пойти в школу.

Лена не звонила. Странно. Обычно мы всегда знали друг о друге главное — больна или здорова, дома или уехала. А теперь все было не как прежде, все было иначе. И на этот раз я опять не могла понять, что правильнее — позвонить или оставить в покое. Что для нее лучше? Потом я спросила себя, какое обвинение хуже: что ты звонишь слишком часто или слишком редко. «Слишком редко — хуже», — решила я. К тому же я не имела представления о том, что сказать, когда она возьмет трубку.

После десяти сигналов я почувствовала облегчение с примесью стыда. А потом возникло беспокойство, неприятное чувство, трепещущее в животе, как аквариумная рыбка. А вдруг что-то случилось? Вдруг кто-то серьезно заболел? Лена. Или кто-то из родителей. А клин, втиснувшийся между нами, — не я ли его вбила? — из-за него я чувствовала не просто тревогу, но и какую-то отлученность. Как будто я не имела права даже волноваться. В то же время я пыталась понять, чья дверь захлопнулась, и пришла к выводу, что Ленина. Но кто ее захлопнул? И кто должен ее открыть? И должна ли я сидеть у Лениного порога, как собака, ждущая, когда впустят? Или надо стучать, пока она не поймет, что я хочу войти? И хочу ли я?

Лены не было и в школе. И накануне ее не было. Барбру, наша классная и учительница шведского, дала понять, что не в восторге от нашего исчезновения, — особенно учитывая, что ни одна из нас даже не позвонила. Я извинилась, не в силах объяснять, что на этот раз отвечаю только за себя. Вообще это не редкость: учителя бросают обвинения, а у тебя нет сил объясняться. Иногда мы с Леной говорили об этом: пусть учителя ругают учеников, ради бога, только пусть ругают за дело и по-умному.

Я решила зайти к Лене после школы. По крайней мере чтобы посмотреть, на месте ли дом, водятся ли там еще люди, цел ли телефонный провод.

Конечно, без Лены в школе в сто раз скучнее. Мы знаем друг друга. Точно знаем, что означает поднятая бровь и как бесят иногда некоторые учителя и одноклассники. Есть, конечно, и нормальные ребята: на обществознании было даже интересно — я попала в одну группу со Стефаном и Йеспером, мы говорили о преступлении и наказании, законе и праве.

У меня возникло чувство, будто я встретилась с ними впервые за несколько лет. Как престарелая родственница, которая последний раз видела их на юбилее какой-нибудь тетушки и теперь удивляется: оказывается, маленький мальчик успел вырасти. Не знаю, чего я от них ожидала, — думала, наверное, что Йеспер полушутя предложит вернуть смертную казнь. Я ошибалась. И он, и Стефан оказались настоящими гуманистами, оба считали, что в тюрьмах должно быть качественное образование — чтобы у любого заключенного был шанс начать новую жизнь. Честно говоря, раньше я не замечала, что Йеспера сильно интересует образование и все такое. Похоже, я мало смотрела по сторонам и много чего упустила. Со Стефаном все всегда было более или менее ясно: все-таки у него мама — художник, а папа — джазовый музыкант или что-то в этом роде, они должны хорошо влиять на сына.

Зато они не согласились со мной в том, что в тюрьмах надо больше рассказывать о правах женщин. Наверное, я слишком многого требую. Если честно, я и сама не знаю толком, что имела в виду. Может быть, мне просто хотелось высказать точку зрения, с которой они никак не согласятся, не была я готова к тому, что у нас так много общего.

В обед я пошла в библиотеку. Обожаю библиотеки! То есть, извините, это уже перебор. Но я хочу сказать, библиотека — классное место. Дело не только в книгах; сама библиотека — это одно большое «пожалуйста, на здоровье, добро пожаловать!». Пожалуйста, сядьте почитать журнал. Пожалуйста, вот новые книги. Или, если хотите, вот старые. Прячьтесь себе за стеллажом от всего остального мира, если угодно.

А все эти случайные находки, которые делаешь, разыскивая что-то другое или просто перебирая книги без цели. На этот раз я буквально споткнулась об одну такую книгу. Она упала с подставки. «Летняя книга» Туве Янссон. Той самой, которая написала про муми-троллей. Но это произведение было не для детей. Я узнала обложку — видела ее раньше. Внутри разлилось тепло — Анника. Эта книга есть у Анники.

Анника — сестра моего папы. То есть моя тетя. Или подруга. Она всегда со мной, даже если мы совсем редко видимся.

Это она научила меня читать, когда нянчила меня, хотя сама говорит, что просто помогла мне «овладеть механизмом чтения» (по-моему, эта формулировка гораздо сложнее). Мне было пять лет. Она взяла карточки с буквами из игры «Алфавит» и разложила на кухонном столе. Я знала почти все буквы, но совсем не понимала, что есть принцип, который их организует. Буквы были вроде магических знаков — я сидела и делала вид, что пишу. То есть до меня все-таки дошло, что буквы надо писать. Я исписывала страницу за страницей в блокнотах в клеточку, которые папа приносил с работы.

Вдруг тайна раскрылась, словно по волшебству! Я помню тот вечер — это было событие, как будто отворилась дверь в новый мир. Видимо, сама того не понимая, я уже некоторое время стояла на пороге этого открытия. Когда Анника ушла домой, я заперлась в туалете и стала читать «Карлсона, который живет на крыше». У меня получалось! Но были и минусы: мама с папой перестали читать мне перед сном. Зачем, если я и сама справлялась. Если у меня когда-нибудь появятся дети, я всегда буду читать им перед сном. Каждый вечер, пока они не станут совсем взрослыми и не уедут от меня.

Анника — не просто тетя и подруга. Иногда она мой личный библиотекарь. Она читает огромное количество книг и любит рассказывать о них. И мне что-нибудь всегда советует. Возле ее кровати всегда громоздятся стопки книг, и еще она составляет длиннющие списки того, что нужно прочесть. Я не понимаю, как человек успевает столько читать.

У мамы с Анникой что-то не ладится. Я стала замечать это, когда немного подросла, но в чем дело — до сих пор не знаю. Они как будто держат друг друга на расстоянии. Всякий раз, как кто-нибудь заговаривает об Аннике, у мамы холодеет взгляд, тон делается более резким. И папа умолкает, как будто бережет силы. Я никогда не спрашивала, в чем дело, — просто не смела, не решалась приблизиться.

А с самой Анникой разговаривать легко — почти о чем угодно. Она слушает и принимает тебя всерьез, и сама она откровенна. Пару раз я ходила к Аннике вместе с Леной, но это было уже не то. Мне все казалось, что я пытаюсь угодить обеим, а расстояние между ними не уменьшается.

Мне кажется, Аннике понравился бы Андерс Страндберг.

Я взяла «Летнюю книгу» Туве Янссон. Карина, библиотекарь, просияла, одарив меня довольной улыбкой.

После обеда у нас была пара математики. Не могу сказать, что люблю этот предмет. Лена же по какой-то непостижимой причине любит, да еще и умеет, в отличие от нашей ненаглядной математички Май-Бритт, объяснять так, что даже я начинаю понимать. Не то чтоб я была совсем тупой, просто мозг закипает и пот течет по всему телу, когда цифры и знаки заводят в голове хоровод. Пара математики без Лены — это, прямо скажу, не подарок.