Затерянная Динотопия - Алан Дин Фостер Страница 9

Чайки и буревестники носились над морем, невзирая на ураган. Они издавали пронзительные крики, похожие на трубный зов. Повинуясь воле ветра, птицы то взмывали вверх, то снова падали вниз, поддразнивая волны, которые безуспешно пытались поглотить их стремительные белокрылые тела. Подобно брызгам пены, носились они над морем.

Ураган с треском переворачивал стволы деревьев, вырванных бурей. Красное дерево с Явы и тик, принесенный с Сиамских островов, мангровый кустарник с острова Суматра и бамбук с Борнео качались на гребнях волн, оседлав их, словно всадники своих скакунов. Остатки листьев все еще беспомощно цеплялись за ветки; мертвая рыба, оглушенная болтающимися обломками, всплыла на поверхность; сорванная с места самодельная рыболовная сеть и множество кокосовых орехов подпрыгивали на волнах, подобно заброшенным опознавательным буйкам, ищущим пристанища.

Над всеми этими обломками возвышалась бригантина «Кондор» со скрипящей фок-мачтой и растерзанными парусами. Это был вовсе не скоростной парусник вроде чайных клиперов, а простой грузовой корабль, и вот уже несколько дней его судоходные качества подвергались суровому испытанию. Если бы не тяжелый киль и укрепленный корпус, волны давно растерзали бы «Кондор». Любое меньших размеров судно уже давно потонуло бы. Любое другое, но не бригантина, на борту которой находился мореход, не допускавший и мысли, что подобная участь может постигнуть его судно. Он не собирался сдаваться злым демонам моря, которые бесновались вокруг.

Несколько человек со страхом вглядывались в бесконечную даль океана. Волны все чаще захлестывали палубу. И каждый из них молча спрашивал себя, что лучше: мгновенная смерть в океанской бездне или трудное бесконечное испытание, которому они подверглись. Если им и суждено пережить этот страшный ураган, все равно запасы еды уничтожены бурей и мореплаватели обречены на мучительную смерть от голода. До ближайшего борта только один шаг: мгновенный, быстрый прыжок — и благосклонные воды даруют им вечный покой.

Из-за урагана, бушевавшего в течение нескольких недель, «Кондор» отклонился от курса на сотни лье к юго-западу, в безбрежные воды Индийского океана. На самых подробных и современных морских картах не значилось в этих краях ни пригодного для жизни острова, ни желанного берега, где они могли бы высадиться.

Их удерживала только безумная энергия упрямого капитана. Он ругался и время от времени бил матросов. Только ценой собственных жизней смогли они удержать корабль на плаву. Матрос, избравший прыжок за борт, знал, что быстрая смерть куда предпочтительнее столкновения лицом к лицу с капитаном «Кондора». Его гнев ничуть не менее страшен, чем неумолимая ярость бури.

Гнев Брогнара Блэкстрапа был так же необъятен, как и его чрево, и не многие отваживались искушать капитана. Его толстое брюхо двигалось и перекатывалось подобно одной из зеленых волн у борта корабля. Опрометчиво и поспешно поступал человек, рискнувший оспаривать его мнение. Капитан был силен, как буйвол, и так же упрям.

Его биография была туманна, как улицы Лондона. В этом городе о Блэкстрапе ходили разные слухи. Он занимался кое-какой торговлей. Потом поехал (или был выслан) в Америку, участвовал в разных сомнительных предприятиях, но фортуна благоволила к нему, и он всегда оставался неуязвимым для властей. В конце концов удача изменила ему: его предал компаньон, которого он надул прежде в одной выгодной сделке, — в результате Блэкстрап был арестован, предан суду и отправлен на Тасманию, в тюрьму, откуда за все время существования еще не сбежал ни один заключенный.

Но Брогнар Блэкстрап не был обычным заключенным.

При ярком свете его лысина отливала розоватым цветом, словно инкрустированная розовым кварцем. По бокам и на затылке черные волосы спадали на плечи длинными прядями, словно дразня жалкие остатки, еще произраставшие на голой шарообразной макушке. Тяжелые брови вполне соответствовали громадным усам, свисающим из-под его громадного носа, словно черный осьминог, который выплывает из своего убежища в коралловом рифе. Глубоко посаженные глаза, черные как ночь, светились искрой иронии. Его улыбка обнажала испорченные, полуразрушенные зубы, напоминавшие памятник эпохи неолита. Один зуб был сделан из корпуса золотых часов, которые Блэкстрап присвоил во время спора с ныне забытым, но добропорядочным плантатором с Ямайки.

Матрос, которому вздумается увиливать от работы, был обречен. Но Блэкстрап слыл бессердечным капитаном не поэтому. Он был слишком хитер, чтобы практиковать жестокие методы на своей собственной команде. Вместо этого он предпочитал использовать в своих грязных делишках, известных по всему миру, хитрость и коварство. И все же он никогда не колебался, если возникала необходимость раскроить чей-нибудь череп.

Прайстер Смиггенс, помощник капитана, был совершенно другой закалки. Себе на уме, как любой интеллектуально одаренный человек, получивший приличное образование, он был скорее исключением на фоне команды «Кондора». Высокий, долговязый, он, казалось, качался на ветру, как тонкая осина. Он познакомился с Блэкстрапом в тюрьме. Смиггенс сразу распознал в капитане отличительные качества, которые ему самому не были присущи. А Блэкстрап, в свою очередь, увидел много замечательных черт в характере Смиггенса. В тюрьме они по большей части занимались тем, что без особой надежды на передышку раскалывали маленькими молоточками большие камни. Дружба сокамерников продолжалась несколько лет, и вот за каких-то несколько дней она, казалось, была подточена суровым испытанием.

Оба стояли сейчас на корме, позади морщинистого выходца из Нантакета, державшего штурвал. Рулевой был полон решимости, как гарпунщик-китобой на носу вельбота. Но всякая надежда уже давно покинула его. Сильные волны постоянно захлестывали палубу, и поредевшая команда делала все возможное, чтобы «Кондор» не перевернулся.

Ветер не стихал вот уже несколько недель. Упрямое течение, подхватившее корабль, уносило его все дальше от знакомых берегов в неведомое море. Небольшой обветшавший флаг трепетал на ветру. На этот раз это был голландский — в память о недавнем посещении Батавии. Позже, в Гонконге, члены команды вступили в Союз моряков. В сундуке вместе с парусами были припрятаны флаги почти трех десятков стран — на случай, если вдруг понадобятся.

На самом деле команда «Кондора» не признавала никого и не гордилась ничем, кроме своей преданности товарищам. Единственный флаг, который они приветствовали, — черный с изображением черепа и скрещенных костей — поднимался только в самых важных случаях.