Отдай свое сердце - Валерий Роньшин Страница 7

— Он идет на собачье кладбище.

— На какое еще собачье кладбище?

— Тут недалеко есть кладбище домашнихживотных. Мне Курочкина говорила.

— Ах, тебе Курочкина говорила, — язвительно по­вторилМакс. — Совсем ты, Самокат, шизанулся.

— Горох, надо за ним проследить, — не слушаядру­га, сказал Генка.

— На фига?

— Проверить. И если он придет на собачьекладби­ще, тогда... — Самокатов запнулся.

— Что «тогда»?

— Не знаю. Но именно его я видел во сне.Именно его!.. — У Генки от волнения даже голос дрожал.

— Ладно, давай последим, — уступил Горохов.

Мужчина, спустившись с платформы, вначалепошел прямо, потом свернул налево, затем — направо... В точности так, как емуобъясняла Курочкина в Генкином сне.

Самокатов даже не особо удивился, когдавпереди показалась кладбищенская ограда. Зато у Макса отвис­ла челюсть.

— Вот это фишечка, — присвистнул он.

— А я тебе что говорил, — напомнил другуГенка.

На ограде, у входа, висела табличка:

АЗОРКИНО КЛАДБИЩЕ

Горохов опять присвистнул:

— И правда собачье.

Да, это было собачье кладбище. Впрочем, ономало чем отличалось от обычного. Те же самые надгробия: у породистых собак —дорогие; у дворняжек — дешевые... В общем, все как у людей.

Светило солнце, и кладбище выглядело совсем непечально. Скорее наоборот — весело. Зеленела травка, пахло сиренью, щебеталиптички... А кладбищенские дорожки подметал самый настоящий карлик. Мужчина сгвоздиками подошел к нему. Они обменялись рукопо­жатиями и несколькими фразами.Затем карлик вновь принялся махать метлой, а мужчина пошел дальше.

У одного из надгробий он остановился, положилна могилу цветы и, распрямившись, замер. Неподвижно стоял минуту... вторую...третью...

Мальчишки, для отвода глаз, начали осматриватькладбище. Не теряя, конечно, мужчину из виду.

Кого тут только не хоронили: и собак, и кошек,и хо­мячков, и попугаев, и даже морских свинок... Многие имена ребятам былизнакомы; они насчитали четырех Тартилл, пятерых Микки-Маусов, трех Муму, восьме­рыхТатошек, двух Джерри...

На некоторых могилах имелись короткие эпитафиив стихах. Типа:

Самый умный кот на свете

Мирно спит под камнем этим.

Или:

Здесь лежит бульдог Попкорн!

Хозяину был предан он!

— «Бульдог Попкорн», — не удержавшись,хихикнул Горохов. И сразу же получил замечание от карлика.

— Молодой человек, — сказал тот ему строго. —Вы не в цирке, а на кладбище.

— Извините, — буркнул Макс.

Мужчина, постояв у могилы, побрел к выходу.Друзья тотчас подошли к надгробию, у которого он стоял. Здесь тоже имеласьстихотворная эпитафия:

Без тебя, родная Рита,

Жизнь моя почти разбита.

— Рита, — обратил внимание на имя Генка.

— Ну и что, — пожал плечами Горохов. — Оченьраспространенная кличка для овчарок.

— Надпись какая-то странная, — не унималсяСамокатов. — Что значит — почти разбита?

— Так он же пока еще живой. Вот когда умрет,его жизнь будет совсем разбита, — уверенно объяснил Макс и, в свою очередь,спросил: — Слушай, Самокат, а как ты узнал, что этот тип пойдет именно сюда?

— Я ведь тебе уже говорил. Он подошел к нам сКу­рочкиной на платформе и...

— Во сне? — перебил Горохов.

Генка вздохнул.

— Я уж и сам не врубаюсь. С одной стороны —вроде во сне, а с другой стороны — вроде наяву.

— Прямо как в песенке поется, — с усмешкойзаме­тил Макс. — «С одной стороны — мы дома сидим, с дру­гой стороны — мыедем».

— Да уж, как в песенке, — уныло повторилСамока­тов.

Друзья немного помолчали. Наконец Гороховзадум­чиво произнес:

— Похоже, Самокат, что твое подсознание тут нипри чем. Здесь что-то другое.

— А что?

— Фиг знает. Может, продолжим слежку за мужиком?

— Я сам хотел тебе это предложить.

— Пойдем ско­рей! А то упустим!

— Погоди. Знаешь, как надо сделать?

— Как?

— Ты иди за этим типом, а я о нем с карликомпоба­зарю.

— О, точно, Горох! И заодно поищи могилу котаКры­жовника. Мне Курочкина говорила, что она его где-то тут похоронила.

— Поищу.

— Ладно, я отваливаю.

И Генка «отвалил». А Макс направился ккарлику.

Сразу заводить разговор о мужчине в черномГоро­хов не стал. А начал издалека:

— Простите, вы не скажете, почему это кладбищеназывается «Азоркиным»?

— Скажу, — ответил карлик, не переставаямахать метлой. — Самую первую собаку, которую на этом кладбище схоронили,Азоркой звали.

— А-а, — протянул Макс и увидел надгробие сино­странной надписью. — А здесь кто похоронен, не знаете?

— Знаю. Крокодил.

— Крокодил?

— Да. Консул одной африканской республики при­везс собой ручного крокодила. А тот простудился и помер. У нас же не Африка... —Карлик достал сигаре­ты. — Надо, пожалуй, перекурить.

— А вы тут сторожем работаете?

— И сторожем, и могильщиком, и уборщиком... —перечислил карлик. — И все за одну зарплату.

— Зачем же вам такая работа? — удивилсяГорохов.

— А я зверушек люблю. — Карлик закурил.

В этот момент Максу на ум пришла идея, какпере­вести разговор на человека в черном.

— Это сейчас артист приходил, да? Я его вродев каком-то фильме видел.

Карлик выпустил изо рта облачко дыма.

— Может, и артист. Мы не знакомы.

— Вы же с ним поздоровались.

— Он сюда каждый день ходит. Потому издороваемся.

— Каждый день? — повторил Горохов.

— Да. А то и по два раза в день.

— Надо же. Видно, свою собаку очень любил.

— Любить-то любил, — покуривая, ответилкарлик. — А потом взял да убил.

— Как это?

— А она взбесилась. И чуть было его незагрызла.

— Откуда вы знаете?

— Он сам мне рассказывал. Пришел однажды вы­пивший.И битый час про свою Риту распространялся. Да так, словно это не собака, а еголюбимая девушка. Странный вообще-то тип. И могилка тоже странная...