Под созвездием Ориона - Владислав Крапивин Страница 7

На плоском железе были коричневые пятна, и я заставлял себя думать, что это просто ржавчина.

Озираясь, я поволок меч-пилу через широкий солнечный двор. В этой солнечности не было добра, наоборот. Резко звенела тишина, ноги не слушались. Но я тащил, тащил зубчатое лезвие за рукоять. Двумя руками. Скорее, скорее...

У дальнего забора было дощатое строение — общая уборная с двумя дырами в широком помосте. В такую дыру я и опустил орудие палача. Лезвие сразу ушло в вонючую жижу, а деревянная ручка держалась еще секунды две, потом с чмоканьем исчезла.

Совсем ослабевший, но счастливый, я спиной вперед выкатился из будки, упал на спину, поднялся и услышал, как чирикают воробьи. И пошел в дом.

Плюгавый палач сидел в проходной комнатке на кровати и скручивал «козью ножку». Поводил по ней языком и миролюбиво сказал:

— Ну и утопил. Ну и чё? Надо будет, другой дадут... Да я и не работаю уже, уволился. Потому что дело это уже закончено.

Я испытал большущее облегчение. Пошел в нашу комнату,, а на пороге обернулся и бесстрашно показал отставному палачу язык. Тот укоризненно покачал головой.

«А куда теперь лошадь-то денется?» — подумал я.

И на этой вопросительной нотке сон кончился. Навсегда. Больше я ни разу не видел плюгавого дядьку с его ржавым зазубренным лезвием. Но в памяти он остался на всю жизнь. И теперь кажется, что это был не сон, а кусочек реальности. Может быть, той реальности, которая существует в параллельном мире.

Раз уж речь зашла о страшном, есть смысл рассказать о существе по имени Тихо.

По утверждению взрослых, оно невидимо жило в нашей квартире и могло «забрать» меня, если буду капризничать. Куда «забрать» и зачем, было непонятно и от этого еще более страшно.

Появился Тихо, когда мне было около трех лет. Следующим образом. Говорят, я ревел и не хотел ложиться спать и кто-то из взрослых — то ли мама, то ли сестра — сказал с угрожающей ноткой:

— Ну-ка, не реветь! Ти-хо...

В моем младенческом сознании это слово, замешенное на непонятной угрозе, вдруг превратилось в чудовище, которое готово схватить меня, если не стану хорошим.

— Не надо Тихо! Я его боюсь!

— Тогда спи!

Надо сказать, что взрослые потом довольно эгоистично использовали мой страх перед загадочным и ужасным Тихо. В трех-четырехлетнем возрасте Тихо был кошмаром моей жизни.

— Если не будешь слушаться, позову Тихо!..

И каково мне было оставаться в доме одному, когда все уходили — кто на работу, кто в школу или в техникум! Даже за дощатой стенкой у Шаклиных была тишина. Только отчетливо стучали ходики в прихожей... Правда, в ту пору мне было уже пять лет и я знал, что «никакого Тихо не бывает, его придумали, когда ты был маленький, чтобы не капризничал».

— А теперь тебе уже шестой год! Как не стыдно бояться таких глупостей!

— Я и не боюсь!

Я и не боялся. Пока был дома не один. А когда все уходили, начинал прислушиваться: кто там возится и пыхтит под кроватью?

А один раз я видел Тихо! В натуре!

Было мне тогда года четыре. Я проснулся слишком рано и почему-то захныкал. Мне сказали (не помню, кто):

— Ну-ка, спи! Нельзя еще вставать. А то Тихо как вылезет из-под кровати...

Соседняя кровать, на которой спала сестра, стояла в углу у окна. Я видел ее с торца, сквозь прутья своей кроватной спинки. Под кроватью сестры было темно. И вдруг темнота зашевелилась. У пола, между железными ножками, проступило смутно-белое повернутое на бок громадное (в полметра!) яйцо. На нем были круглые зеленые глаза. Очень живые и какие-то плотоядно-любопытные. Глубоко сидящие в мякоти этой белой головы. А под головой-яйцом виднелись плечи, обтянутые синей, в мелкую белую полоску, рубашкой. Я понял, что Тихо лежит на животе и приподнял верхнюю часть туловища, чтобы взглянуть на меня.

Я отчаянно завопил.

Случился переполох. Мне стали доказывать, что никакого Тихо нет, даже отодвинули кровать.

Но какое там «нет», если я его только что отчетливо видел!

Никто не мог убедить меня тогда, что это было нечто вроде сна...

Окончательно бояться Тихо я перестал лишь годам к шести.

А однажды, уже в пожилом возрасте, мне в голову придай сразу две догадки.

Во-первых, та, что Тихо на самом деле существовал, хотя взрослые полагали, будто придумали его.

Во-вторых, та, что Тихо был не зловещим, а добродушным существом, некто вроде домового. И пугали меня им напрасно: При иных обстоятельствах я мог бы с ним и подружиться.

Эта мысль появилась у меня поздно вечером, когда я в одиночестве полулежал на диване с рюмкой коньяка. И едва она (мысль, а не рюмка) оформилась, мне показалось, что под диваном кто-то запыхтел.

— Тихо! Это ты, старик? — догадался я.

Он вздохнул и проворчал (телепатически):

— Наконец-то ты начал думать обо мне прилично...

— Лучше поздно, чем никогда, — пробормотал я виновато.

— Оно конечно...

— А ты... как живешь-то?

— Я живу тогда, когда ты про меня вспоминаешь. И каждый раз обидно...

— Ну, прости. Теперь я буду вспоминать тебя иначе. И чаще...

Тихо засопел благодарно. В самом деле, симпатичное и незлопамятное существо.

— Хочешь выпить?

— Ну, давай. Только я мысленно, символически. Тут, под диваном...

— Можно и так...

Мы выпили. Я из рюмки, Тихо — по-своему. И потом мы еще болтали о том, о сем...

Хотите верьте, хотите нет.

5.04.97

Вчера поздно вечером комета Хейла—Боппа висела высоко на северо-западе во всей своей красе, в пышности своего хвоста. В черном небе среди звезд. Ирина посоветовала смотреть на нее не прямо, а чуть в сторону, «боковым зрением», тогда шлейф кометы делается заметнее. Я попробовал. Правда, его стало видно еще лучше — длинный, пышный.

Хороша комета и тогда, когда смотришь в трубу, очень четко видно ядро.

Я снял комету видеокамерой — для потомства.

На улице набирает силу апрель — безоблачно, солнечно, хотя еще и не очень тепло...

В детстве такая погода была связана с переходом от валенок к ботинкам (правда, по календарю это случалось раньше; нынче весна запоздала на месяц). Ботинки были обычно новые — прошлогодние к весне делались малы. Новые башмаки пахли обувным магазином, кожей — «по-ботиночному». Такой запах всегда был связан с весной...

А еще весна всегда была связана с корабликами из сосновой коры. Мачты-лучинки, паруса из клетчатых тетрадных листков. Зигзаги солнца в лужах. Это было моим первым приобщением к парусам. Впрочем, про такие кораблики я много писал в своих книжках.