Леопард за стеклом - Альки Зеи Страница 7

— Это дельфин, — сказала Артеми.

Нолис утверждал, что никакой это не дельфин, так что мы отправили Мирто за дедушкой.

— Конечно, это дельфин, — подтвердил он, только взглянув. — Затем спросил нас: — А вы знаете историю про дельфина и Ариона?

Никто не знал. Тогда дедушка отвел нас чуть подальше, туда, где нависающие скалы и сосны отбрасывали густую тень на песок, и рассказал про Ариона. Арион был певцом (в древние времена, разумеется, потому что дедушка знает истории только о «древних») и плыл как-то раз на корабле. Моряки решили обокрасть его и вышвырнуть в море. Тогда Арион попросил разрешить ему спеть, прежде чем его бросят в воду.

Взял он свою кифару, спел и прыгнул в море. Однако к нему подплыл дельфин, который был настолько очарован его песней, что взял Ариона к себе на спину и вез до тех пор, пока не показалась суша. Там он певца и оставил. И этой сушей был наш остров.

— Итак, хорошо бы, чтобы вы это запомнили: первым жителем нашего острова был Арион.

Но на каком именно пляже оставил дельфин Ариона, не знал даже наш дедушка. А вдруг это произошло в Ламагари?!

— А я знаю, что дельфинам нравится музыка, — сказала Артеми. — Как-то вдалеке шел катер, и было слышно, как там играют на гитаре и поют. А за ним целая стая дельфинов плыла.

Нолис сел верхом на мертвого дельфина и начал петь. У него такой красивый голос, что точно очаровал бы дельфина, будь он жив. Никос пообещал Нолису, что, если все будет не так черным-черно, как пока кажется, он возьмет его с собой в Афины и устроит в школу и в консерваторию.

Не знаю, что с этими взрослыми такое, всё твердят и твердят: «Дела как сажа бела». Каждый вечер, когда папа возвращается с работы, дедушка спрашивает его:

— Какие новости?

— Темна вода во облацех, — отвечает папа.

— Не могу поверить, что дело идет к диктатуре, а ты? — снова спрашивает его дедушка.

— Все хуже и хуже становится, я же вам говорю, — отвечает папа.

— Король этого не допустит, — встревает в беседу тетя Деспина.

Тогда взрослые начинают ругаться почище нас, споривших, кто первым полезет в бочку. Когда мы спросили дедушку, что такое «темные дела», он сказал нам: это значит, демократии приходит конец. Не «золотому веку» Перикла, но нашей, сегодняшней. А потом произнес древнее изречение, но такое древнее, что мы ни слова не поняли.

Так что, когда наша кошка родила двух котят — одного темно-темно-серого, а другого белого, — мы с Мирто назвали их Темный и Демократия. Дедушка очень смеялся, когда мы ему рассказали, а тетя Деспина разозлилась:

— Это мы виноваты, что болтаем лишнее при детях! Взрослые нас только еще больше запутали (впрочем, как всегда). Мы поняли только одно: если дела будут не как сажа бела, то Никос возьмет Нолиса с собой. И если Нолис вообще ждал кого-то в этом году, то это нашего двоюродного брата.

Когда нам надоело играть с дельфином, мы снова пошли к бочке, а потом на камни и снова на песок. И чего только мы не делали в этот первый день в Ламагари! Словно нам уже скоро уезжать, и нужно все успеть. Мы собирали крабов, ракушки и даже набрали целую корзину морских ежей. Мы разбивали их панцири снизу, как нас учила Артеми, и высасывали икру, не задевая колючки.

К вечеру мы еле на ногах держались от усталости, и, когда тетя Деспина сказала: «А ну, вперед, мыть ноги», мы хотели только одного — стать детьми из лачуг, которые ложатся спать с немытыми ногами.

Пока мы с Мирто мылись, мы немного взбодрились, и не успели улечься, как тут же сцепились друг с другом, и всё из-за того, какое имя дать нашей бочке. Я очень хотела, чтобы ее назвали «Дэвид Копперфильд»…

— Глупости! — бушевала Мирто. — Правильно я говорю, что ты еще ребенок. Вы только послушайте, она бочку «Дэвидом Копперфильдом» будет звать!

— Но что в этом такого? — продолжала настаивать я. — Это так красиво! Мы напишем на бочке красной краской, и все будут ее видеть издалека и говорить: «Смотрите! „Дэвид Копперфильд“ идет!»

— Даже не заикайся об этом! — предупредила меня Мирто. — Станешь посмешищем.

Тогда мы, видно, начали кричать слишком громко, потому что дедушка поднялся наверх — посмотреть, что происходит.

— Древние говорили: «Духом своим владей и гнев укроти», — сказал он. — Что означает «сдержи свой гнев». Если одна злится, другая, прежде чем ответить, пусть сосчитает до десяти, и злость пройдет.

Дедушка вышел, но Мирто опять взялась за свое:

— И как ты только додумалась до таких глупостей?! «Раз… два… три…» — начала я считать про себя.

— Даже маленькая Авги будет над тобой смеяться, — гнула свое Мирто, не дождавшись моего ответа.

— Конечно, что тебе сказать! Даже не отвечай!

«Семь… восемь… девять…»

Мирто кинула в меня подушку, и ее угол попал мне в глаз.

И дедушка еще говорит: «Сдержи свой гнев, досчитай до десяти!» Я вскочила и ущипнула ее, она дала мне пинка, и мы снова улеглись в свои кровати, упрямо повторяя: «ОЧПЕЧА! ОЧПЕЧА!»

Наступила тишина. Я бы очень хотела знать, заснула Мирто или нет. Но тут послышался ее шепот:

— ОЧСЧА! «Арион» — вот как мы назовем бочку!

— ОЧСЧА… — пробормотала я и тут же заснула.

Дни отчаяния
Стаматина
Никос приезжает
Три печальные истории

Дни проходили так быстро, что мы и заметить их не успевали. Только суббота и воскресенье, казалось, длились целую вечность — по вечности на каждый из этих дней. Может, потому, что это были «дни нашего отчаяния». И мало нам было других огорчений, так еще по воскресеньям по полдня приходилось проводить с Пипицей — большие неприятности у нее дома, где мы вынуждены были торчать на веранде возле взрослых, играя в пять шариков. А что еще можно было делать рядом с родителями, которые проводили время за картами или обсуждали свои взрослые и крайне нудные вопросы?

На этот раз, когда мы встали после дневного отдыха — да-да, мы еще и днем спали, когда папа приезжал в Ламагари, — то увидели на стуле возле нас огромные банты из органзы: стоит их надеть, и вы тут же превратитесь в огромную подарочную коробку с шоколадом. Так вот, как только мы это увидели, то тут же вспомнили, что сегодня воскресенье и что наши «дни отчаяния» продолжаются безо всякой надежды на спасение. Мы отправились к Пипице и, сидя на веранде, умирали от скуки, выслушивая ее подробнейший рассказ о том, сколько пришито воланов к юбке, которую ей заказали ко дню рождения. Нолис и другие ребята играли в войну, специально пробегая туда-сюда мимо веранды. В какой-то момент они затеяли прятки и поставили Нолиса водить. А он, вместо того чтобы сказать: «Пять пузырей бумаги белей — мама, папа, бум! Аберум!» — мы всегда так говорили, когда водили, — поменял слова и начал считать, посматривая на веранду и проверяя, хорошо ли мы его видим и слышим: