Юрий Казаков. Любимые рассказы для детей - Юрий Казаков Страница 7

Попробовал я сперва подружиться с ним, да куда там! Погладить и то не давался. Уши прижмет, клыки оскалит, усы вверх, а в глазах дремучесть и желтизна необыкновенная.

Очень я люблю рыбу ловить. А на рыбалке, известно, не только крупная рыба попадается, но и мелочь всякая: окуньки, ерши, плотичка. И все, бывало, мелочь эту я коту несу. Дома достану рыбу из сумки, говорю ему:

– Кушайте на здоровье, рыбка самая свежая!

Так нет, и тут не хотел уступить! Подойдет, понюхает, ушами подергает, глаза пригасит, затуманит, постоит, как бы в забытьи, и отойдет.

Не стало мне скоро от черного кота никакого житья. Иду, бывало, домой, сидит он на крыльце. Подхожу ближе. Он будто меня не видит, а начинает подвывать – сперва низко, потом все выше забирает, с переливами. Я возле стенки мимо него норовлю пройти, и он на меня не смотрит – глаза отведет, глядит как бы на теленка или на курицу какую-нибудь, а сам так и дрожит, так и клокочет в горле у него от ненависти, и шерсть на загривке бугром стоит.

Дальше – больше, и стал он мне лютый враг. Встретимся на тропе – я его за три метра обхожу. На лавке лежит – не присядь рядом. Хоть совсем из деревни беги! Но скоро и этого стало ему мало.

Стал он затаиваться где-нибудь: в сенях, на полке, на лестнице – наверху; словом, когда я сенями проходил, глаза у него разгорались, начинал он фыркать, будто рысь, хвостом пошевеливать, когтями поцарапывать, переминаться. Чем бы все это кончилось, неизвестно, если бы не один случай.

Любил я спать на дворе, на сеновале. Ложился в сено и долго уснуть не мог от удовольствия – так все кругом шуршало и душисто пахло. А утром хорошо было слушать, как петух голосит и другие по дворам ему откликаются, как корова вздыхает, как поросенок похрюкивает и топочут, перхают овцы. Но занятнее всего на ласточек смотреть было.

Бывало, едва проснусь, как уже слышу: «Пи-пи, пи-пи!» и вижу, как они по очереди белыми грудками надо мной мелькают, птенцов кормят.

И вот однажды проснулся я от пронзительного крика. Ласточки кружили возле гнезда.

«Что это с ними?» – подумал я и посмотрел вверх. А наверху, как раз возле ласточкиного гнезда, кто-то разрывал соломенную крышу снаружи. Только я успел подняться, как в крыше уже образовалась дырка, и в дырку эту просунулась черная когтистая лапа. «Ага! Вон оно что!» – подумал я и молча схватил кота за лапу.

Кот заорал так громко, что у меня мурашки по спине пошли. Корова на дворе перестала дышать, поросенок перестал хрюкать, а овцы сбились в кучу и задрожали.

Кот выл, но я только крепче держал его за лапу, молчал и думал: «Это тебе за наглость, это тебе за зазнайство! Не воруй, не лезь, куда не надо!»

Кот уже не кричал, а визжал. Он рвал тремя лапами солому на крыше и бил себя хвостом по бокам. Потом кот сорвал себе голос и стал жалобно стонать. Но скоро он и стонать бросил и только бессильно сипел, разевая розовую пасть с белыми клыками. Наконец он совсем умолк, и тогда я отпустил его.

Очнувшись, кот соскочил с крыши и ушел в поле на гумно. Он не появлялся дома целую неделю, и все уже думали с радостью, что он совсем пропал. На восьмой день мы услышали слабое мяуканье в сенях. Мы открыли дверь, и в дом вошел кот.

Но какой же он был жалкий! Похудевший, посмирневший, – он сразу ткнулся хозяйке в ноги, замурлыкал и кинулся к месту, где стояло его блюдце с молоком. Но блюдца не было.

Хозяйка принесла крынку, но я отстранил ее и сам стал наливать, поглядывая на кота. Кот ходил возле меня, сладко смотрел мне в глаза, выгибал спину, дрожал поднятым вверх хвостом и терся мне об ноги.

Смирный и ласковый стал теперь кот. Как бежит он навстречу, когда возвращаюсь я с рыбной ловли, как суетится и путается под ногами от радости! А цыплят не только не трогает, но и смотреть на них стесняется.

Что значит воспитание!