Неправильные дети - Хана Тук Страница 7

– Вставай, – прошипела Гассбик и вырвала одеяло у Милу из рук. – Лотта и Фенна, вы – тоже.

Она ударила два куля, дрожащих на другой кровати.

– Сем и Эг – и вы!

– А они-то почему? – спросила Милу, её сердце часто забилось, когда она вылезала из кровати.

Директриса только улыбнулась своей фирменной улыбочкой: сплошные зубы и ни на грош душевности. А потом зацокала к выходу.

В бледном свете луны, сочившемся сквозь ветхие занавески, Милу посмотрела на своих друзей. На их лицах застыло одинаковое выражение ужаса.

Что Гассбик задумала?

Директриса ждала в вестибюле. Чёрные следы на мраморном полу вели в столовую. Тот самый пол, который совсем недавно Сем и Эг выскребли начисто. Разумеется, они бы не пропустили такую явную грязь. Гассбик поэтому их вызвала?

Все пятеро выстроились в ряд, ёжась от холода в своей старенькой одежде. В воздухе висел странный маслянистый запах, неприятно щекотавший ноздри Милу.

– Сегодня утром вы вели себя непростительно, – сказала Гассбик, по очереди буравя взглядом каждого.

Милу нахмурилась.

– Но… хозяйка, только я вела себя плохо.

Взгляд Гассбик стал ещё более жёстким.

– Вы пятеро пробыли здесь двенадцать лет. Раньше никто из сирот не оставался у меня дольше, чем на десять! Но вы каждый раз с завидным упорством демонстрировали, что являетесь маленькими отродьями, которых никто брать не захочет. А ты, Милу, самый неисправимый и чудовищный ребёнок из всех, кого мне, к сожалению, довелось знать.

Милу прерывисто вдохнула. Если спорить с Гассбик сейчас, то будет только хуже. У её друзей – перепуганный вид, и это она виновата. Директриса собирается наказать их всех, только чтобы унизить её.

Милу вытянула руки.

– Пожалуйста, просто побейте меня. Я вела себя плохо. Они не сделали ничего дурного.

Гассбик осклабилась.

– Сегодня никто никого бить не будет. Я поняла, что таким образом не решу проблему. Нет, у меня иной план. Я думаю, что вы слишком долго пользовались моим гостеприимством.

У Милу застучало сердце.

– Что вы имеете в виду?

– Закон гласит, что сироты могут оставаться в приюте до совершеннолетия, – встряла Лотта. – Вы не можете нас вышвырнуть. Органы опеки этого не допустят.

– Они смотрят лишь в свои бумажки, – хмыкнула Гассбик. – Для них вы – просто имена и цифры в тетради. А пока на бумаге всё гладко, они не станут разбираться. Я могу делать всё что захочу.

– Но это незаконно! – возмутилась Лотта.

– Я дам вам последний шанс исправиться, – продолжала директриса, не обращая внимания на Лотту. – Я позволю вам пройти ещё одни смотрины. Те, кого не выберут, станут безымянными и бездомными.

– Вы не можете так поступить! – взмолился Эг. – Мы умрём с голоду, если прежде не замёрзнем.

– Тебе следовало подумать об этом раньше.

– До следующих смотрин могут пройти ещё недели, – произнесла Лотта, повернувшись к остальным. – Эг, может, ты нарисуешь нам веснушки? Нам надо лучше стараться.

Милу не сводила глаз с директрисы. Ещё до того момента, как она заговорила, девочка поняла, что худшее впереди. Она видела, как дёрнулся уголок сухого рта Гассбик. Милу снова посмотрела на следы и внезапно поняла: они – слишком большие, чтобы их могли оставить дети, и не такие заострённые, как от туфель Гассбик. К тому же она заметила, что на полу темнели две дорожки следов.

– Собственно говоря, liefje, – каркнула Гассбик, уставившись на Лотту, – смотрины начнутся прямо сейчас.

4

Странный аромат масла смешался с землистым запахом дыма, когда Гассбик повела детей по сумрачному коридору в столовую. Изгнанные или усыновлённые, но сегодня ночью они покинут приют. Однажды родители Милу приедут и узнают, что её здесь нет.

Девочка прижимала к сердцу тряпичную игрушку, точно броню, представляя, что гулкие удары, которые она чувствует, это вновь забившееся сердце кошки, а не её собственное, колотящееся за двоих. Будет ли лучше уйти с новой семьёй и жить бог знает где? Или пусть её выгонят… и тогда она попытается отыскать отца и маму самостоятельно?

Она кротко проследовала вслед за Гассбик и остальными в столовую, где вдоль стен стояли длинные узкие столы.

– Вот они, – громко сообщила Гассбик посетителям, которых Милу по-прежнему не видела из-за крупной фигуры директрисы. – Kindjes, встаньте в ряд.

В дальнем конце комнаты потрескивал огонь, и девочка задумалась, кем могли быть эти визитёры, раз они удостоились такого приёма в приюте. Нежданное пламя, однако, не объясняло разлитого в воздухе маслянистого запаха, который неприятно щекотал ноздри Милу.

– Быстро, – Гассбик схватила Милу за руку, поставила её вперёд, и, прошелестев шёлковой юбкой, развернулась к посетителям. – Старшие из моих сирот, как вы и просили.

Теперь директриса не загораживала ей обзор, и Милу увидела двух мужчин, стоявших у камина. Тот, что повыше, щеголял в сером шерстяном костюме хорошего покроя, поверх которого было пальто, отороченное мехом. Голову незнакомца увенчивал высокий цилиндр. Лицо почти наполовину скрывали огромные усы: длинные завитки тянулись из-под носа и доходили до густых бакенбард. Почти на каждом пальце у него блестело кольцо, а изо рта торчала курительная трубка. Мужчина помоложе, наверное, едва ступивший в пору зрелости, был одет попроще – в чёрные брюки и шерстяное пальто. Шляпу-котелок он надвинул так низко, что почти вся физиономия оказалась в тени, выставив на всеобщее обозрение только заострённый подбородок.

– По крайней мере, она увеличила наши шансы, так как оставила малышей наверху, – прошептала Лотта. – Теперь у каждого из нас – двадцатипроцентный шанс.

– Kindjes, – нараспев протянула директриса, – это господин Ротман.

Как же она подобострастно грассировала! Милу, опять ощутив покалывание в ушах, крепче сжала тряпичную кошку.

– Goedeavond ^[6], – произнёс усатый низким баритоном. – Рад с вами познакомиться. Я – господин Бас Ротман, а это – мой ученик, Питер.

Питер коротко кивнул, лицо его до сих пор было в тени шляпы, а руки он сцепил за спиной. Он не сказал ни слова и даже не оторвал взгляд от своих ботинок.

– Поздоровайтесь, – пропела Гассбик, и в ответ прозвучало четыре хриплых приветствия.

Милу раньше никогда не видела друзей такими встревоженными. У неё сжималось сердце, стоило ей взглянуть на их лица. Если бы только она не разозлила Гассбик, вероятно, для них нашлись бы семьи, где их полюбили бы такими, какие они есть. Пусть с ними произойдёт что-то хорошее!