Выдуманный жучок - Юлия Кузнецова Страница 6

В палату заглядывает Игорь Маркович.

— Ташка? Иди, Аню привезли.

Я со всех ног бегу в первую интенсивку. Анина мама бледная, но довольная. В руках сжимает «акафистник», толстую книгу с молитвами. Вместе с ней мы дожидаемся, пока Аня очнётся. Она белая, худая. Но улыбается, увидев меня. Встать ей можно только к вечеру. Я рассказываю о сыне священника, которого тем временем перевозят во вторую интенсивку, и про любителя «Агуши» из своей палаты. Вечером я прикатываю в первую интенсивку кресло, чтобы отвезти Аню посмотреть на обоих.

— Только ты сначала поешь, — предупреждаю я, — после «Агуши» тебе точно кусок в горло не полезет.

Толик лежит под одеялом один, как детдомовец. На его голове — чалма из бинтов.

— Был отец, — с возмущением докладывает мама с соседней койки, — причастил его и убежал.

Толик молчит, он без сознания. Мама «Агуши» пытается нас с Аней накормить и выпытать у Ани, что ей оперировали. Но мы сбегаем.

Развлечений в больнице — ноль, и на следующий день мы опять идём по маршруту: «Толик — «Агуша». И так каждый день.

То ли из-за наших походов, то ли просто так между Толиком и мамой «Агуши» устанавливается связь. В конце концов, она сама приходит с пакетом еды во вторую интенсивку и раскладывает крекеры и сыр у Толика на тумбочке. Отец Толика появляется каждый день по два раза, но кроме причастия не приносит ничего, даже апельсина, и Толик набрасывается на еду.

— Вот так, — радуется мама «Агуши», — мы детей кормить умеем. У нас, правда, не восемь, а двое, но все сыты. Что ж твой папка, плевал на тебя совсем?

Понятно, она сделала доброе дело и теперь хочет театрального представления с Толиком в главной роли. Это противно. Нам с Аней хочется, чтобы Толик ей как-нибудь врезал. Сказал что-нибудь гадкое. Но он молчит.

— Это из-за еды, — догадывается Аня, — ему неудобно, потому что она его покормила.

— Дурацкая ситуация, — вздыхает мой Жучок, — и ничего не поделаешь. Прогонишь её — она кормить его перестанет. А ему питаться надо. Хотя он терпит не из-за еды…

Это продолжается ещё неделю. Мама «Агуши» приходит к Толику во вторую интенсивку как хозяйка, кормит его, а потом начинает пытать:

— А ты видел своих братьев и сестёр после ЭТОГО?

— Ты ещё веришь в Бога?

— А вы считаете, всё зачем-то дано? И зачем твои братья-сёстры погибли?

— Папка твой глупый. Зачем ему молиться в церкви? Бог ему и так должен за службу. Ну, как зарплату платить.

— Папка бросил тебя? Ничего, мир не без добрых людей.

Я ругаю себя за малодушие, но вмешаться как-то не получается. Меня сбивает с толку, почему Толик сам не защищается. Он на всё только кивает и улыбается. Может, это из-за удара?

Внешне, правда, всё в порядке. Ему снимают бинты. На лбу некрасивые швы, но никаких мозгов не вытекает. Толик просит у Тоси карандаши и бумагу, и начинает рисовать. Как он рисует, с ума сойти! Такие красивые картинки! У Игоря Марковича они до сих пор над столом в ординаторской висят. Деревья, золотые от осени, озеро, а в нём — караван птиц отражается.

Иногда к Толику заходит брат. Они сидят на табуретках у окна и тихо толкуют о чём-то. У них небольшая разница в возрасте, года два-три, но разговаривают они странно, совсем не как подростки.

— Это испытание, — донеслись как-то до нас слова брата.

— Я знаю, — ответил Толик, — маме тяжелее.

— Как будто рыцари какого-то тайного ордена, — прошептала я Ане на ухо.

— Верующие люди всегда немного странные, — пожала она плечами.

Аня любит показать, что знает о жизни больше меня. Брат Толика ушёл, а Толик так и остался на табуретке. Он смотрел в небо и о чём-то думал.

Я не выдержала и подошла к нему.

— Зачем ты позволяешь этой противной тётке говорить гадости про твоего папу священника? — возмутилась я.

— Гадости? — изумился Толик. — Наоборот, она задаёт вопросы о Боге, а я стараюсь рассказать ей всё, что знаю.

— Но она издевается!

— Правда? Я не заметил.

— Ну что, она молиться начала после разговоров с тобой? Или в церковь ходить? Она поклоняется только Еде.

— Каждый человек сам должен решить, когда ему прийти к Богу, — ответил Толик, — Бог каждому даёт знак. А мне ответить на вопросы несложно.

Как-то раз сын «Агуша» и его мамаша исчезли на полдня. Потом вернулись. Оба плакали.

— МРТ сделали, — еле выговорила мама «Агуши», — очень плохое. Опять на операцию. Опять на химию.

Они ничего не ели до вечера, будто забыли про свои крекеры. Вечером пришёл Толик. Сел рядом с мамой «Агуши» и тихо спросил, точнее, сказал:

— Я попрошу папу, чтобы он за вас помолился.

— За нас? — испугалась мама «Агуши». — А ты разве не сердишься? Я тебе столько про отца наговорила. Только сейчас поняла.

— Ничего, — кивнул Толик, — это не вы, это искушали вас. Не переживайте, я не в обиде. А папка самое главное сделал — отмолил меня у Бога.

Через неделю его выписывают. Жучок говорит — по картине Толика одно удовольствие ползать. Так и слышишь всплеск воды, шуршанье листьев да вскрики караванных птиц.

Саня

Медсестра Тося вывалила на тележку последнюю порцию творожков и повернулась к нам с мамой:

— Идите в палату. Завтрак разношу.

— Нет, нет, — вздрогнула мама, — я сейчас не могу. Я голову мыть буду.

— Всё утро в обнимку с шампунем? — улыбнулась Тося.

Мама несмело улыбнулась, прижала к груди полотенце и кивнула.

— За кем занимала?

— За Катей из пятой.

— Можешь не успеть.

— Нет, нет…

— Ну, девочки, как знаете, — сказала Тося и с трудом покатила по коридору тележку.

— Я ведь успею? — спросила у меня мама.

Я пожала плечами. Щёлкнула дверь, вышла тётя Катя. Она вытирала на ходу короткие кудрявые волосы. От неё пахло ландышем. Тётя Катя улыбалась, будто вышла не из ванной, а из волшебной страны.

Мама обменялась с ней улыбками и шагнула к двери.

— Обход! — раздался грозный окрик сзади, и маму оттеснила от двери могучая старшая сестра. Она ловко вставила крепкими пальцами ключ в замок ванной и провернула его два раза.

— А как же, — начала мама.