Живые. Мы остаемся свободными - Варвара Еналь Страница 6

Тогда вообще все чувства были обострены до крайности, тогда все виделось более четко, более объемно. Мир тогда менялся на глазах. И лицо Таис стало символом перемен. Символом новой жизни.

Только в себе самой этих новых чувств, этих перемен Эмма не находила. Хотя отлично понимала, что, если бы Колючий попал в беду, пошла бы выручать его точно так же. Просто потому, что это «надо». Потому что «помогать друг другу – это наш долг».

2

После завтрака Эмма собиралась в ясли – ежедневная работа там действительно доставляла ей удовольствие. Возиться с малышней Эмме нравилось. Четверо новорожденных требовали очень много забот – купание, кормление, переодевание.

В этом Эмме охотно взялась помогать Катя: ее удивляли и смешили малыши, и, таская их на руках, она приговаривала, что люди на самом деле бывают слишком маленькими.

– Ну разве это ножки? – удивлялась она, натягивая на девочек чистые ползунки. – Это же одно название, а не ножки. Представляешь, Эм, однажды они вырастут настолько, что станут ходить и бегать. Просто фантастика какая-то…

С этим Эмма могла согласиться. Крошечные розовые ступни малышей казались такими беспомощными, что не верилось в то, что однажды они бодро понесутся по оранжевому покрытию магистрали. И тем более не верилось, что сама Эмма тоже когда-то была такой маленькой и беспомощной. Интересно, кто ее носил на руках? Кто натягивал штанишки и носочки, кто пел песенки?

В любом случае тот, кто это делал, тоже имел очень слабое представление о любви и не научил маленькую Эмму любить. Ее учили только тому, что обязательства перед станцией надо выполнять. Потому так называемая любовь и осталась где-то за бортом. Оказалась настолько неясной и непонятной, что только специальные таблетки, которых осталось не так уж и много, помогали не превратиться во фрика.

Сегодняшний день обещал быть хорошим и добрым. Ничего незапланированного или выбивающего из колеи. Эмма это любила. Она не спеша приняла душ, после долго сушила волосы феном и укладывала. Долго подбирала сережки и цепочку на шею. На короткое мгновение ей захотелось надеть приносящий удачу кулончик с божьей коровкой, Эмма даже чуть-чуть подержала его на ладони. Но потом представила, как радостно заулыбается Колька, увидев его, и положила кулончик обратно.

Это же Колючий дарил ей кулон, и он расценит это как особый знак внимания, как ответный жест. Будто бы Эмма тоже стала что-то испытывать к нему. Симпатию или еще что-то там.

А на самом деле Колька был как брат. Старший, бестолковый, шумный, находчивый. Но брат. Никаких особенных чувств, никакой дрожи в коленях и сумасшедшего сердцебиения. Ничего такого к братьям испытывать не полагалось – это Эмма знала совершенно точно.

С другой стороны, то, что Колючий влюблен, – очень даже хорошо для него самого. Это предохраняет его от превращения в монстра, потому следовало быть к нему доброй, снисходительной, ласковой и так далее. Чтобы не оттолкнуть, не огорчить.

Временами Эмма путалась во всех этих «надо». Их было столько, что к вечеру подкашивало от усталости и забот. Но жаловаться – Эмма не жаловалась. Наоборот.

Просыпаясь по утрам, выключая будильник и заглядывая на ходу в электронный ежедневник, она испытывала что-то похожее на удовлетворение и прилив энергии. Еще один день, полный труда и забот, еще одна возможность послужить своей станции. Ведь все-таки – все-таки! – Эмма стала взрослой, начала работать на Третьем уровне, и даже получилось так, что она каждый вечер может возвращаться в любимую и привычную каюту, услышать ставшее таким родным ворчание лона, поболтать с Соней и посмеяться шуткам Колючего.

Все это у нее есть, и поэтому Эмма вполне справедливо полагала, что счастлива.

Если бы еще быть уверенной в том, что заветных таблеток хватит на всю оставшуюся жизнь…

Эмма влезла в новенькие серые бриджи, натянула просторную оранжевую футболку, заплела небрежную косу и перекинула ее через плечо. Вдевая в уши сережки, с наслаждением втянула запах горячего кофе и булочек с ванилью. Значит, Донька уже накрыл на стол. Что там остальные, встали?

Колючего приходилось будить. Вот и сейчас он лежал прямо на одеяле, клетчатая рубашка, которую он не потрудился даже расстегнуть, не то что снять, задралась, открывая полоску смуглой спины. На ногах – кроссовки, волосы взлохмачены. Наверняка играл до поздней ночи – вон на полу пристроено два планшета. Значит, делал большую голограммную проекцию и разыгрывал крупную баталию. Космический спецназ…

Эмма вздохнула, легонько потрясла Колючего за плечо и сказала, что пора вставать: уже утро и так далее. В ответ – хмурое мычание. Ладно, возможно, она вернется сюда после завтрака и попробует еще раз. А пока бесполезно будить, все равно не встанет.

Второпях выпив кружку кофе и прожевав булочку, Эмма отмахнулась от шуток Лоньки: «Некогда» – и выскочила за дверь. Надо узнать, как прошла ночь в детском отделении, что запланировано на этот день в старших ясельных группах, как проходит подготовка к большому Празднику первоклассников – иными словами, надо сделать уйму важных и нужных дел.

3

Запахи рассказывали обо всем: о том, что буквально несколько минут назад здесь трудился робот-уборщик – у его плат был особый запах, к нему примешивалась еле уловимая нота нагретой пыли и мусора. После него пронеслось несколько детей – именно пронеслись, пробежали: Эмма могла поклясться, что чувствует слабый запах пота и даже вроде бы присутствие адреналина.

Она давно привыкла к этому и вошла во вкус. Словно окружающий мир стал более объемным, четким и понятным. Будто слетела с него серая пелена, и стало возможным полное погружение в действительность.

На самом деле это было здорово. На самом деле Эмма наслаждалась этим. Ее тело, гибкое и послушное, словно бы налилось новой силой, новой энергией. Ее пространство раздвинулось, ее взгляд на мир стал более четким и сфокусированным. Поэтому, спускаясь к Оранжевой магистрали, Эмма ощущала, как бурлит в жилах энергия, как легко и ловко работают мускулы, как умело справляется тело с физической нагрузкой.

Раньше Эмма не особенно увлекалась спортом, но сейчас уже третье утро подряд вставала на магнитную доску и делала парочку кругов по Оранжевой магистрали. Неслась вперед с потрясающей скоростью и даже не удивлялась, когда получалось без усилий удерживать равновесие и встраиваться в поворот, когда движение становилось частью самого ее существа, и для этого не надо было особенно напрягаться.

И сейчас она взяла первую попавшуюся доску там, где их оставляла на ночь неугомонная ребятня, вытянула руль, улыбнулась и, оттолкнувшись, легко набрала скорость. В такие минуты она ни о чем не думала. Ни о долге, ни о предстоящих волнениях. Забывала даже о пилюлях в баночке. Моменты быстрой езды превратились в самые лучшие мгновения ее дня, самые стремительные, самые наполненные.

Сделав парочку кругов, Эмма спрыгнула недалеко от поворота, за которым начинались площадки детского сада, пристроила доску к специальному держателю, убрала за уши выбившиеся пряди волос, расправила футболку, достала из сумочки маленькое зеркало и всмотрелась в свое лицо.