И сколько раз бывали холода - Татьяна Свичкарь Страница 6

Третья четверть – самая долгая, нудная. Праздники уже позади, а до весны ещё далеко. Как в мультфильме про Винни Пуха: «завтрак уже закончился, а обед ещё не думал начинаться».

Учителя нервничали: недели, отделяющие выпускников от ЕГЭ, таяли, опережая снег. Переживали учителя по-разному. Кто-то за себя: вдруг подопечные завалят математику или английский? Может, лучше не рисковать и не допустить кого-то до экзаменов?

Другие издёргались за ребят. Что сделать для того, чтобы проплыли они благополучно между Сциллой и Харибдой, между заданиями тестов?

– Приходите пораньше, – говорила Тамара Михайловна. – Будем дополнительно заниматься. Полчаса захватим перед уроками. И на большой перемене… Если сложить за неделю – нормально по времени получается, как с репетитором. Ничего, прорвёмся.

И тут же начинала убеждать тех, кто виртуозно списывал и надеялся применить этот талант на экзаменах:

– Видеокамеры… Записи будут храниться три месяца. Приподнимет Даша юбку, начнёт списывать с коленки – и останется без аттестата. Учите, учите, пока есть время! Я же вам там ничем помочь не смогу… Понимаете, лодыри мои любимые, мне же даже подняться с вами в кабинет не разрешат. Я буду сидеть на первом этаже, без телефона. Если у меня в сумке обнаружат телефон, хотя бы выключенный…

Коля Игнатенко сводил густые брови, откашливался:

– Тамар Михална, а как насчёт наручников? Ну, чтоб уж гарантированно не сдули… Чё-то мне всё это напоминает…

– Да что стараться-то, – горько сказала Даша Белякова. – Я вон хотела на художественное отделение в университет пойти. Пять мест бесплатных в этом году оставили. Или сто восемнадцать тысяч гони… А где мама их возьмёт?

– И куда ты решила? – заинтересовался Вася.

– А мне всё равно. Я рисовать хотела…

– Это что! – не выдержала Саша. Она сама себе удивлялась в этой школе. Раньше-то никогда не осмеливалась встревать в разговор. – Моя бывшая классная знаете, как пугала? Вот не попадёте вы в институт, и – ужас, ужас, ужас! – придётся учиться на какую-нибудь медсестру. А медсестра знаете, сколько получает? Она профессией медсестры нас пугала! А там, где Андрюшка лежит, всего две дежурных сестры на этаж. Кто-то мучится от боли, а у сестры дел выше крыши. Ей просто некогда подойти, может, там лишний укол сделать или что… Кто сейчас идёт в больницу работать? Никто. Всех убедили, что это не работа, а отстой и три копейки в кармане.

Тамара Михайловна остро всматривалась в лица, переводила взгляд с одного на другое.

– А я на социологию, – тихо сказала Таня, – там только платно, но родители решили – пусть. И чтобы потом ехала в Москву, у них там знакомые… в центре…

– Тебе-то хорошо, твои заплатят без вопросов.

Вот-вот предстояло им выйти на дорогу, где уже никто не будет опекать их как детей, где придётся бороться за место под солнцем. Тамара Михайловна впервые видела на лицах тех, кого знала с детства, взрослую озабоченность.

Захар покачивался на стуле и казался самым большим пофигистом. Тамара Михайловна знала, что ему-то и придётся труднее всех: надежды на родителей никакой, только на себя. Но он был умён и смел, мог рискнуть – и выиграть.

– Всё, что могу, я для вас сделаю, – сказала Тамара Михайловна. – Вузы – это конечно, замечательно. Мы постараемся. Но я не хочу, чтобы вам когда-нибудь было стыдно, что вы пишете с ошибками на родном языке. Что вы бедны, не имея в душе настоящего богатства – поэзии, прозы русской.

– Идеалистка она всё-таки, – шепнула Анеля Саше.

– А может, – продолжила Тамара Михайловна, – когда-нибудь, в трудную минуту, стихи вас и вытянут. Будет темно, пусто, мрачно на душе, а вспомните какие-то строки – и улыбнётесь, и вздохнёте глубоко, и жить захочется.

И негромко, точно рассказывая, – так она всегда читала им стихи – начала:

Сложно жить летучей кошке,

Натянули провода,

Промахнёшься хоть немножко,

И калека навсегда.

Развели тоску такую,

Понавешали тряпьё,

Но лечу, кто не рискует,

Тот шампанское не пьёт[1]

Её любимый одиннадцатый класс улыбался.