Приемыш черной Туанетты - Сесилия Джемисон Страница 6

– Всегда, сколько себя помню.

– Стало быть, у тебя нет родителей?

– Родителей? Нет. Не знаю… Я спрошу мамочку!

– Где вы живете?

– Я живу на улице Урсулин, за городом. Мамочка там развела сад и продает цветы. У нас чудный сад! Не придете ли вы посмотреть? Мамочка гордится своим садом и любит показывать его гостям!

– Спасибо, обязательно приду, – ответил художник. – Я очень люблю цветы, а еще люблю картины. А ты их тоже любишь?.. – я говорю о картинах… Я думаю, ты мало их видел!

– О, множество! Я их очень люблю. Я видел их в церкви, в витринах и… пробовал рисовать сам, – прибавил Филипп, понизив голос и слегка покраснев.

– Отлично, мой мальчик; я художник. Я рисую картины. Хочешь взглянуть на мои работы?

– Очень, сэр, – если только мамочка позволит… Я отпрошусь у нее и приду завтра же!

– Мне хотелось бы, чтоб ты пришел со своей подругой. Я хочу написать с нее картину. – И художник опять внимательно посмотрел на взволнованное личико девочки, нетерпеливо глядевшей на деньги, мелькавшие у него в руках.

– Пойдешь со мной, Дея? – спросил Филипп.

– Я не могу: я должна еще продать «Эсмеральду», – ответила девочка.

Художник с улыбкой посмотрел на детей.

– Итак, у тебя есть еще «Эсмеральда», а тебя зовут Дея? Где же Гомо, волк?

– Гомо спит; но он не волк, а только волкодав…

В это мгновение Гомо, услыхав свое имя, вышел из-под стола и стал обнюхивать незнакомца, который ласково погладил его по голове. И старый пес, одобрительно помахивая хвостом, вернулся на свое место возле Лилибеля.

«Право, – думал художник с удивлением, – это прелюбопытно! И дитя и собака словно только что сошли со страниц Виктора Гюго!»

В это время Селина за спиной Деи жестами показывала, что скульптор по воску немного помешан на великом французском писателе, и художник понял: бедный больной человек, – болен и душевно, – с ребенком на руках, который для него и подруга, и товарищ.

Поразмыслив, художник ласково сказал:

– Дитя мое, если ты согласишься ходить ко мне в мастерскую, то будешь получать за это плату, а статуэтки твои я буду покупать и впредь. Я недолго задержу тебя, и это будет лучше, чем простаивать целые дни на улице.

– Да, сокровище мое, ты так и сделаешь! – вмешалась Селина. – Ты поняла? Господин художник будет платить тебе, и у тебя будет вдоволь денег для твоего бедного папы!

Дея подумала и нерешительно отвечала:

– Боюсь, что папа́ это не понравится. Я спрошу его, но сейчас я должна идти домой; мне непременно нужно бежать скорей к папа́.

– Дея не может решиться сейчас, – вставил, словно извиняясь за нее, Филипп, – но завтра она, пожалуй, придет. Я постараюсь привести ее, сэр!

– Спасибо. Я живу вон в том большом доме, напротив. Спроси сапожника во дворе, и он покажет тебе дорогу в мастерскую Эйнсворта. – Художник, продолжая разговаривать с Филиппом, протянул пятидолларовую монету Дее.

– О, сэр, я так рада! Я постараюсь прийти; когда папа́ узнает, как вы добры, может быть, он позволит мне пойти. Можно принести и «Эсмеральду»? Вы ее купите?

– Да, я куплю «Эсмеральду», – ответил художник с улыбкой. – Ты найдешь во мне хорошего покупателя, если будешь носить свои статуэтки в мою мастерскую.

– Я приду завтра, приду! – воскликнула девочка решительно. – Теперь, Селина, дайте мне мою корзину. Я побегу скорей к папа́.

– Не волнуйся так, сокровище мое, не волнуйся, – успокаивала ее Селина, протягивая корзину, – и не беги, не то у тебя заболит голова и ты не сможешь приготовить обед для твоего папы.

– Я должна, должна бежать, Селина! – воскликнула Дея. – До свидания, сэр! До свидания, Филипп! – И со счастливой улыбкой она выскочила из-за стойки и побежала по Королевской улице в сопровождении Гомо. Казалось, умная собака понимала состояние своей маленькой хозяйки, потому что была теперь так же резва и подвижна, как раньше – безжизненна и вяла.

– О, сэр, какое вы сделали доброе дело, купив эту фигурку! – благодарила художника Селина, глядя вслед Дее. – Бедное дитя, она так обрадовалась, что не могла устоять на месте и, как видите, побежала к отцу: он еще не завтракал нынче.

– И вчера не ужинал, – добавил Филипп. – Дея очень скрытна, – но я всегда знаю, когда им нечего есть.

– Как? Возможно ли это? Нечего есть! Неужели они так бедны? – воскликнул художник. – И никого нет, кто бы о них позаботился?

– У них нет никого, – ответил Филипп. – Они приехали сюда из Франции, когда Дея была еще малюткой; мать ее вскоре умерла, а отец болен с той самой поры.

– И этой бедной крошке приходится заботиться о нем! – вздохнула Селина. – О, сэр, покупайте почаще у этой маленькой сиротки!

– Непременно, непременно! Я подумаю, не удастся ли мне прийти к ним на помощь, – задушевно промолвил художник. – Я поговорю с моими друзьями. Приведи ее ко мне, Филипп, и я соображу, что можно сделать. – И, попрощавшись, он ушел, осторожно прижимая к себе фигурку Квазимодо.

Филипп провожал художника восхищенным взглядом, пока его высокая фигура не скрылась во дворе ближайшего дома. Затем Филипп повернулся к Селине и сказал серьезно:

– Никогда бы я не подумал, что художник, рисующий картины, станет разговаривать с нами! Я ни капельки не боялся его! Знаете что? Я непременно пойду к нему и попрошу научить меня рисовать!

– Он так богат! Он часто будет покупать статуэтки! – повторила Селина с нескрываемым восторгом.