Аня и Долина Радуг - Люси Мод Монтгомери Страница 6

Уолтер Блайт сидел возле стройного ствола Белой Леди. Рядом с ним лежал томик стихов, но он не читал. Он смотрел то на склонившиеся к пруду ивы в изумрудно-зеленой дымке молодой листвы, то на проплывающее над Долиной Радуг стадо облачков, похожих на маленьких серебристых овечек, подгоняемых ветром-пастухом, и его великолепные большие глаза светились восторгом. Глаза у Уолтера были удивительные. Все радости и скорби, вся сила духа, все высокие порывы многих поколений, ушедших из жизни, были в темно-серых глубинах этих глаз.

Уолтер в том, что касалось внешности, «удался не в своих». Он не походил ни на одного из родственников, хотя, со своими прямыми черными волосами и тонкими чертами лица, был, пожалуй, самым симпатичным из инглсайдских детей. Однако он в полной мере унаследовал живое воображение матери и ее страстную любовь к красоте. Суровость зимы, очарование весны, блаженство лета и волшебство осени — все это так много значило для Уолтера.

В школе, где Джем считался одним из «заводил», об Уолтере были не слишком высокого мнения. Его считали «девчонкой» и «размазней», так как он никогда не дрался и редко принимал участие в шумных школьных забавах, предпочитая уединиться где-нибудь в тихом уголке с книгой — чаще всего это были, как выражались его соученики, «какие-нибудь стишки». Уолтер любил поэтов и, с тех пор как научился читать, внимательно изучал их творения. Музыка их строф — музыка бессмертных — становилась частью его растущей души. Уолтер лелеял надежду, что когда-нибудь сам станет поэтом. В этом не было ничего невозможного. За образец для подражания Уолтер взял «дядю» Пола, который жил в таинственном краю, называемом «Штатами». Некогда дядя Пол был маленьким учеником авонлейской школы, а теперь его стихи печатали и читали повсюду… Однокашники ничего не знали о мечтах Уолтера, но, даже. если бы узнали, эти мечты не произвели бы на них большого впечатления. Впрочем, несмотря на то, что Уолтер не отличался силой и удалью, он пользовался определенным уважением: пусть неохотно, но ему все же отдавали должное, так как он умел «говорить по-книжному». Никто в школе Глена св. Марии не мог говорить так, как он. «Шпарит, как проповедник», — сказал о нем кто-то из мальчишек. По этой причине Уолтера обычно оставляли в одиночестве и не дразнили — в отличие от большинства мальчиков, испытывающих отвращение к кулачным схваткам и потому подозреваемых в трусости.

Десятилетние инглсайдские близнецы нарушили неписаный закон всех близнецов: они совсем не походили друг на друга. Анна, которую все называли Нэн, была очень хорошенькой, с бархатистыми орехово-коричневыми глазами и шелковистыми орехово-коричневыми волосами. Она была жизнерадостной и утонченной маленькой особой — Блайт по фамилии и по натуре [7], как выразилась одна из ее учительниц. У нее был прекрасный цвет лица — к большой радости ее матери.

— Я так рада, что у меня есть хоть одна дочка, которая может носить красный цвет, — не раз с восторгом говорила миссис Блайт.

Диана Блайт, известная всем как Ди, была очень похожа на мать — с такими же серо-зелеными глазами, всегда необычно ярко блестевшими в сумерки, и с рыжими волосами. Возможно, именно поэтому она была любимицей отца. Ди и Уолтера связывала особая дружба. Только ей он читал свои стихи, и только она знала, что он втайне усердно трудится над эпической поэмой, во многом поразительно напоминающей «Мармион» [8]. Она верно хранила все его секреты — даже от Нэн — и делилась с ним своими.

— Джем, поскорее, пожалуйста, — сказала Нэн, с удовольствием втягивая своим изящным носиком соблазнительный аромат. — У меня от этого запаха разыгрался ужасный аппетит.

— Уже почти готово, — сказал Джем, ловко переворачивая рыбу на своей необычной сковородке. — Девочки, доставайте хлеб и тарелки. Уолтер, проснись.

— Какой сегодня сияющий воздух, — заметил Уолтер мечтательно. Не то чтобы он считал себя выше жареной форели, отнюдь нет, но для Уолтера на первом месте всегда стояла пища духовная. — Цветочный ангел бродит сегодня по миру, пробуждая цветы к жизни. Я могу разглядеть его голубые крылья на том холме возле леса.

У всех ангелов, каких я видела на картинках, крылья были белые, — возразила Нэн.

— У цветочного ангела крылья другие. Они дымчато-голубые, совсем как тот туман в долине. Ах, как бы я хотел уметь летать! Это, должно быть, великолепное ощущение.

— Человек иногда летает во сне, — сказала Ди.

— Я во сне никогда не летаю по-настоящему, — вздохнул Уолтер. — Но мне часто снится, что я просто отрываюсь от земли и парю над изгородями и деревьями. Это восхитительно — и я всегда думаю: «На этот раз все наяву, а не во сне, как бывало прежде»… а потом я все-таки просыпаюсь, и это такое жестокое разочарование.

— Поторопись, Нэн, — распорядился Джем.

Нэн принесла доску, уже не раз служившую им во время пиршеств, когда в Долине Радуг было съедено немало яств, приправленных так, как еще никогда нигде не приправляли. Доску превратили в стол, положив на два больших обомшелых камня. Газеты служили скатертью, а столовой посудой — выщербленные тарелки и чашки без ручек, выброшенные Сюзан. Из жестяной коробки, лежавшей в тайнике под корнями ели, Нэн достала хлеб и соль. Ручей обеспечил им непревзойденной чистоты «вино Адама». Приправой же служил некий соус, ингредиентами которого стали свежий воздух и аппетит молодости, — соус, придавший всему, что было на столе, божественный вкус. Сидеть в Долине Радуг, погруженной в вечерний сумрак, в котором слились цвета золота и аметиста, где все было напоено запахами бальзамической пихты и буйных весенних побегов разных лесных растений, где вокруг стола в траве повсюду белели звездочки цветов дикой земляники, а над головой в кронах деревьев шелестел ветер и нежно позвякивали бубенчики… сидеть и есть жареную форель с сухарями — о, это было наслаждение, которому могли позавидовать великие мира сего.

— Рассаживайтесь, — пригласила Нэн, когда Джем поставил на стол свою шипящую жестяную сковороду, полную жареной рыбы. — Джем, твой черед читать молитву.

— Хватит с меня того, что я рыбу поджарил, — возразил Джем, который терпеть не мог читать молитву перед едой. — Пусть Уолтер прочитает. Он это любит. Только покороче, Уолт. Я умираю с голоду.

Но прочесть молитву — ни короткую, ни длинную — Уолтер не успел. Ему помешали.

— Кто это спускается сюда с холма от дома священника? — спросила Ди.