Банда во временное пользование - Андрей Трушкин Страница 6

— Железная логика, — вздохнул Мишка. — Против логики не попрешь ни на танке, ни на велосипеде. Ну а ты-то что предлагаешь? — искоса посмотрел Мишка на друга. — Сидит тут, молчит как партизан на допросе, ты-то когда влюбился — я тебе помогал!

— Ага, ага, — закивал Валерка. — Помню — предложил как бы случайно в лифте с ней столкнуться. Мы с тобой тогда часа четыре на чердаке сидели и ждали, когда она из школы придет. Пока не заснули. Я тогда себе еще здоровенную шишку набил. Просыпаюсь — вижу, что я не дома, а на каком-то пыльном чердаке. Вскочил — ну и…

— Да помню, помню, — махнул рукой Мишка и звонко хрустнул огурцом. — Потом еще выяснилось, что они в тот день на дачу уехали. Хороши бы мы были — просидели целый день на чердаке как бомжи какие!

— Ну ладно! — хрупнул Валерка последней виноградиной и разлегся на ковре сытым и довольным жизнью удавом. — Может быть, тебе ее на буксир взять?

— Чего-чего? — насторожился Мишка.

— Был такой термин, старорежимный. В советских фильмах он встречается. Это значит, что один ученик учится у другого — он ему как бы в учебе помогает, на буксир берет. Сечешь?

— Сечь-то я секу, — нахохлился Мишка, — да сдается мне, что она лучше нас с тобой, вместе взятых, учится.

— Чего-чего? — захохотал Валерка так, что ему ради сбережения содержимого желудка пришлось перевернуться на спину. — Ты что, хочешь сказать, что мы с тобой не больше, чем на два с половиной балла учимся? Хотя тут ты прав. По какому предмету ты ее можешь подтянуть? Разве что по физкультуре или по пению?

Валерка еще не знал, насколько он окажется близок к истине.

Проведя в бесплодных поисках еще полчаса, друзья решили, что со штурмом пора заканчивать — необходимо было приниматься за ликвидацию его последствий: вымыть тарелки, убрать в мусорное ведро остатки пищи. Иначе Мишкина мама, заметив, что дети опять вместо того, чтобы нормально поесть, занимались беспорядочным напихиванием в себя продуктов, за такую мозговую атаку могла надавать по мозгам.

Когда эта опасность была ликвидирована, Мишка и Валерка подхватили свои чумуданы (так они называли рюкзаки, в которых были распиханы школьные принадлежности) и, как всегда, опаздывая, помчались в музыкалку.

В дверях музыкальной школы разбежавшийся Мишка чуть не сбил с ног какую-то девчонку. Мишка едва успел подхватить ее, чтобы она не грохнулась на мраморный пол.

— Да ты куда летишь?! — раскричалась девчонка. — Гагарин, что ли?

Тут Мишка увидел, что он держит за руку Катю, а Катя узнала Мишку.

— Ой, — сказала она, — а я и не знала, что ты еще и в музыкальную школу ходишь.

— Ну да, ну я… то есть мы, хожу, то есть ходим, — Мишка вдруг вместо того, чтобы разговаривать по-человечески, стал издавать какие-то звуки, больше похожие на клекот попугая, пытавшегося повторить осмысленную речь.

— А ты тоже будешь сюда ходить? — решил перехватить инициативу Валерка.

— Пока не знаю… Нет, пожалуй, я тут ищу… — Катя вдруг замолкла, словно поняла, что сболтнула лишнее. — Ну ладно, вы, я вижу, торопитесь. Пока!

Сделав мальчишкам ручкой, она выскочила за дверь.

Мишка посмотрел на свои нехилые ладони, которыми он только что удержал от падения свое божество. Божество было, можно сказать, вот в этих самых руках и вдруг растворилось. Постепенно, словно издалека, до Мишки стал доходить смысл сказанных Катей слов. Итак, она была здесь и кого-то искала. И этот «кто-то» наверняка синеглазый брюнет из какого-нибудь одиннадцатого класса. Ну конечно, впал Мишка в черную меланхолию: мол, она тут уже с кем-то познакомилась и вот бегает за этим гадом синеглазым…

У Валерки не было времени, чтобы вникать в состояние друга. Сольфеджио уже должно было вот-вот начаться, а входить в класс последним и тем более с опозданием никакого желания не было. Преподавательница этого непростого предмета Ираида Сергеевна Морковина, как правило, оправдывала свою кличку «Ираида Мокровкина»: с учениками музыкальной школы она была строга, так что лишний раз попадаться ей на заметку не стоило. Однако, как ни торопились Мишка с Валеркой, на урок они опоздали, и, конечно, Мокровкина к ним прицепилась не хуже надоедливого июньского комара, что преследует несчастных дачников от заката до восхода солнца. В результате мокровкинских разборок пару по сольфеджио вначале схватил Мишка, а вслед за ним и Валерка…

— Нет, ну я понимаю, за что ты страдаешь, — сокрушался Валерка, когда друзья выходили из музыкальной школы. — Это у тебя любовь-мокровь, тьфу ты, то есть любовь-морковь, ну а я-то тут при чем? Нет, не зря сказал один классик: «Любовь — страшное дело, остерегайся!»

Но и на этом неприятности, увы, для друзей не закончились. Виктор Сергеевич Ёжиков решил в этот день устроить «разбор полетов». Дело началось с переклички — мероприятия, которое Виктор Сергеевич, вероятно, любил еще с незабвенных дней своей военной карьеры.

— Колпаков!

— Я! — бодро и четко ответил Валерка в том самом регистре, который любил преподаватель.

— Галкин!

— На месте, — пробурчал Мишка.

— На месте знаешь что бывает? Прыщи! Отвечать нужно коротко и энергично — я! Вот так — будто гвоздь вбил!

— Букса. Федор Букса!

— Я! — пропищал маленький худощавый веснушчатый парнишка.

— Федя, — разволновался Ёжиков до такой степени, что даже отложил геликон в сторону. — Ты ли это, Федя? Поведай, что же ты ходишь к нам, как коленчатый вал: то ты есть, то тебя нет. Нам завтра выступать на отчетном концерте музыкальной школы перед вашими родителями и всей, так сказать, общественностью города, а ты даже на репетиции не ходишь.

— Я хожу, — пискнул Федя. — Когда могу.

— А можешь ты, я смотрю, через раз.

Оркестранты засмеялись.

— Иконников! Иконников!

— Я! — просипел кто-то в задних рядах.

— Ты чего там шипишь, как змея подколодная? Как теплая газировка…

— Я… это… — хрипло пояснил кларнетист Иконников, — заболел.

— А раз заболел, чего на занятия ходишь? Бациллы распространять? Ты на кого работаешь, Иконников? На врагов? Хочешь, чтобы у нас тут весь оркестр слег?

Хотя Виктор Сергеевич и говорил строго, Иконников понимал, что Ёжиков шутит, и широко — от уха до уха — улыбнулся:

— Нет, Виктор Сергеевич, я же никуда, кроме как в кларнет, не выдыхаю.

— Ну ладно, — пробурчал Ёжиков, — только смотри там, не выдохнись совсем в свою трубочку.

Музыканты снова захихикали.

— Братков!

— Я! — пробасил альт Братков.

— Ты вот что, Братков, — попросил Виктор Сергеевич, — ты поднимись, чтобы глаза мои на тебя посмотрели. А то давненько что-то я тебя не видал.

Высокий, на полголовы, а то и на голову выше других оркестрантов, Братков поднялся из второго ряда.