Ловушка на жадину - Кирилл Кащеев Страница 6

Шум белых крыльев походил на рокот взлетающего самолета. Громадная белая птица пронеслась над водой… и на тонущего комиссара упала верёвочная петля.

– Он вернулся! Вернулся! – отплёвываясь от грязи и тины, прохрипел спасённый.

Прямо по трясине… прошлепали высокие сапожки. И конец верёвки полетел парню в лоб.

– Тьяните! Szybko!

Парень мгновенно захлестнул верёвку вокруг ствола сосенки:

– И-и раз… и два… – Кольцо верёвки елозило по стволу, заставляя сосенку трястись и крениться.

Неизвестный спаситель уже метнулся к Йосипу, за волосы вздёргивая его голову над водой…

– Nie zatrzymac się! ^[9] Тьянить! Тьянить, гайда! – раздался звонкий девчоночий крик…

– Ауххх! – Верёвка натянулась до упора, до звона. Мышцы на руках взвыли от боли, но парень рванул раз, и ещё раз, и ещё, повис всем телом, чувствуя, как рядом добавляет свой малый вес его товарищ…

Трясина разочарованно чмокнула. Чёрная жижа расступилась, потекла с лица и плеч комиссара, и тот, ухватившись за верёвку, принялся судорожно перебирать руками, выволакивая себя из топи.

– Ахххх, чё-ё-ё-рт… – под тяжестью верёвка рванула у парня из рук, срывая с ладоней и корку грязи, и живую кожу. Он с воплем упёрся подошвами в ствол… и сам чуть не заплакал, когда на пятачок суши, кашляя и задыхаясь, выползло жуткое болотное чудище.

А рядом, медленно и величественно, опустился здоровенный, аж сияющий на фоне болотной грязи… белый гусь.

– Товарищ комиссар! – Мелкая «пионерия» с истошным рёвом кинулась на «чудище», обхватив его обеими руками, разом с тиной, грязью, землёй и всем прочим. – Товарищ Гусь! – с таким же радостным воплем попытался обняться с гусем, но тот предупреждающе гоготнул и дёрнул шеей, уворачиваясь от чёрных рук.

Парень судорожно выдохнул и без сил привалился к сосенке.

– А вам нравится тут льежать? Задкуйте, пане, задкуйте!

– Задкую, панночка, как есть задкую! Задом кверху! – согласно бормотал Йосип, и действительно «задкувал» – изрядно оттопырив зад, медленно, на четвереньках, отползал от трясины. Дополз до сосенки, обхватил её обеими руками, прижался и затих.

– Швабы в первшый раз сказали правду? Советские партизаны – страшные чудища? – протянул девчоночий голос.

– Да брешут як завжды, не верьте им, панночка! – пробормотал Йосип.

– С чего вы взяли, что мы – советские партизаны? – с трудом приподнимаясь на локтях, прохрипел комиссар.

– Матка Бозка, если вы, пане, не рейхскомиссар Эрик Кох ^[10]… так я и не знаю, у кого ещё тут есть комиссар! – ехидно ответила она.

– У бога матери нет! – звонко провозгласил младший из их четвёрки.

– Жалко боженьку… сирота горькая… – все ещё тяжёло дыша, прошептал Йосип.

– Бога просто нет! Каждый учившийся в школе человек знает… – звонко продолжал младший…

– Что надо соблюдать конспирацию и не болтать лишнего… даже когда тонешь в болоте! – рявкнул комиссар. – Вы с Йосипом у меня из нарядов по лагерю до конца войны не вылезете!

– А чего Йосип-то? – немедленно возмутился тот. – Я товарища комиссара только шлимазлом назвал, а на это, извиняюсь, звание у Советской армии монополии нет!

– Оуфффф! – длинно выдохнул комиссар, приподнимаясь на четвереньки, – из карманов его шинели потекла болотная жижа. – Замолчите уже! Брали бы хоть пример, вот, с барышни…

Привалившийся к сосенке парень наконец поднял голову и попытался сквозь скособоченные на носу очки рассмотреть ту самую барышню… панночку… что так вовремя пришла им на помощь. Не увидел сквозь заляпанные стёкла ничего, в ярости сдёрнул очки с носа… и уткнулся во что-то белое, туманное…

– Беритье, беритье! Идти по болоту, ничьего не видя…

Перед носом у него висел платочек. Белый. И даже с кружевом.

«Сама напросилась… панночка!» – Грязными руками парень схватил платок… и принялся яростно тереть стёкла. Нацепил кое-как отчищенные очки на нос, покрутил платок, почему-то испытывая и злобное удовольствие при виде враз переставшего быть белым кусочка ткани, и одновременно какую-то смутную жалость… и уставился на их спасительницу.

И тут же поймал себя на том, что трёт платком руки.

Вот как можно на болотах быть такой… щеголихой? На пришедшей им на помощь девчонке красовались тёмные шаровары и охотничья куртка, аккуратно подогнанная по фигуре. Конспирация и впрямь налицо, в смысле, что лица не видно – волосы вместе со лбом, рот и нос закрывал намотанный на голову тёмный платок. Насмешливо избоченившись и склонив голову к плечу, девушка стояла… прямо на трясине! И тонуть явно не собиралась!

– Это вроде надувных водных лыж, которые у нас в Белоруссии были? – вдруг выпалила замурзанная «пионерия», тыча пальцем в странные плоские платформы на ногах у девчонки. Уточнять, что ходить по воде на той отрыжке советского спорта всё равно не получалось, сразу вверх ногами переворачивало, а можно было только плавать, как на плотике, не стал. Пусть не думают, что своими доморощенными изобретениями могут удивить советских партизан! – Из самой Москвы прислали! – И приосанился, аж грязь посыпалась с надутых от важности щёк.

– Вы есть советские партизаны, – подвела итог их спасительница. – Комиссар Бринский ^[11], я полагаю?

– Дядя Петя. – Комиссар одарил младшего спутника таким взглядом, что тому, похоже, захотелось обратно в болото. – А это вот Йосип…

Девушка поклонилась. Нет, ну понятно, руку пожимать, по-товарищески, им сейчас никто не захочет, после топи-то, но чего ж вот так кланяться! Тоже… навроде беленького платочка на болотах.

– Тихоня… – продолжал комиссар, кивая на парня, а тот насупился, разглядывая пришлую девчонку неприязненно.

Лыбится сейчас небось! Под платком не видно, но он точно знал – лыбится! И ведь не объяснишь никому, что прозвище от фамилии, а вовсе не от характера. Конспирация!

– А это Стриж. – Комиссар… дядя Петя… кивнул на младшего из их четверки.