Тайна графа Эдельмута - Анжелина Мелкумова Страница 52

— Быть не может! Но как все просто! — прошептал Пауль, не сводя вытаращенных глаз с ярко-алого занавеса на повозке комедиантов.

Розовели гряды облаков над куполом церкви Святого Юлиана. Разъезжались одна за другой повозки. Площадь медленно пустела.

Народ после спектакля уже разошелся. Устроившись кто на сцене, кто возле повозки — голодные комедианты поглощали свой честно заработанный обед.

— А что тут необычного? — Директор труппы Понс откусил толстый ломоть хлеба с вареной курицей и пожал плечами. — Мы довольны, что заполучили птицу почти даром. Нам продал ее один таинственный господин. Он был порядком уродлив — толст и зубаст — но на хорошем коне и в богатой одежде. Он остановил нашу повозку в сумерках на дороге — и предложил купить орла. Совсем недорого. Можно сказать, даром. Птица сожрала всех цыплят, а сама не желала охотиться. Мы тут же взяли ее.

Понс повернулся, взял из-за занавеса кувшин, поднес длинное горлышко ко рту и сделал мощный глоток. Вытер губы.

— Да, мы тут же взяли ее, потому что на живого орла падка публика. Уже давно существует поверье, будто Шлавино превратил графа Эдельмута в орла. Эта пьеса невообразимо хорошо пошла с самого начала, а роль орла исполнял Хенрик. Теперь ее исполняет живой орел. Денег сразу прибавилось. Публику это, знаешь ли, впечатляет. Некоторые даже думают, что орел — и есть тот самый граф Эдельмут. Представляешь, сколько мы за один показ собирать стали?

— А что, если это и в самом деле — граф Эдельмут? — предположил Пауль.

— Хе-хе-хе… — Понс потрепал Пауля по вихрам. — Да ты мальчишка с воображением! — Посмотрел, прищурясь. Вдруг предложил: — А что — можешь изобразить старушку-нищую?

Пауль не растерялся. Сгорбился, опустил углы рта, скосил глаза куда-то на пол и вбок и, сцепив руки на груди, прошаркал от одного колеса театральной повозки к другому.

— Ха!.. Хорошо. А святого Гаврика, что на паперти сидит целыми днями?

Пауль тут же изменился в лице. Сел калачиком, скрестил руки — и, дико таращась по сторонам, принялся тыкать кукишем вправо, влево, вверх, вниз…

Бородатый директор покатился со смеху.

— А купца? — просил.

— …а монаха?

— …а ростовщика?

— …а пьяного подмастерье?

Пауль изображал на удивление похоже. На смешные кривлянья мальчика начал собираться народ. Сами комедианты хлопали. Директор смеялся. Потом хлопнул по плечу:

— А что, пойдешь в мою труппу? После того как заболел мой племянник, и мы вынуждены были оставить его дома, «святую Эвелину» играет теперь моя жена. А это, понимаешь, не так сильно впечатляет. Да и старый Хенрик болен. А? Честное слово…

Пауль сразу стал серьезен.

— Премного благодарен за предложение. Но не могу. У меня две сестренки.

— Сироты вы, что ли?

— Сироты.

— Они такие же лицедейки, как ты?

Тут Пауль проявил все свое актерское дарование. Прыснул со смеху, закрывшись рукавом:

— Скажете тоже — «такие же»! Да я им в подметки не гожусь!

— Ну так приводи их с собой.

* * *

Девочки поняли все с первого слова. Вскочив, в волнении опрокинули корзину с лесными орехами, что собирали весь день.

— Боже, как просто!..

— Пресвятая Дева!..

— Бедный граф Эдельмут!..

— Томится в темнице!..

— В клетке у актеров!..

— А мы как в воду смотрели!..

— Ну ничего, теперь мы его спасем!

Забегали, засуетились. Лазая меж ворсистых орехов, валявшихся теперь по всему полу, собирали котомки с одеждой. Руки дрожали, сердца колотились. И радостно, и тревожно: вот он, миг, которого ждали так долго. Там, в фургоне у бродячих актеров, так близко… Ох! Все сходилось: и орел, и темница. А главное — чуяло сердце!

Спотыкаясь об орехи и падая друг на друга, собирали вещи. Впрочем, дело это было быстрое, поскольку всей одежды у девочек было немного: у Эвелины — платок с синими цветочками, а у Марион — платок с желтыми цветочками. Сюда же кусок сыра, ложка, кружка и… вы уж простите, голова матушки Молотильник.

Да, так получилось, что голова настоятельницы Молотильник осталась в собственности у Эвелины. Нисколько не раздумывая, Бартоломеус, уезжая, по первой же просьбе девочки отдал ей полюбившуюся голову.

Трудно сказать — почему полюбившуюся. Ведь за все десять лет, проведенные Эвелиной в монастыре, девочка ни разу не получила от настоятельницы ни ласки, ни доброго слова… Хотя, знаете, может быть, именно поэтому. Подумайте-ка: нынешняя голова никогда не бранила девочку, не называла ее «мерзкой тварью» и не проклинала день и час, в который Эвелина родилась. Наоборот, она расплывалась в улыбке, когда ее расчесывали по утрам, и чуть ли не мурлыкала, когда ее гладили под подбородком. Словом, была совсем другая — добрая, как бабушка, дружелюбная, как тетушка, и любящая, как матушка. Правда-правда: иногда у Эвелины возникало ощущение, что матушка Молотильник и вправду наконец полюбила ее, подружилась с ней и…

А может быть, была совсем другая причина тому, почему голова осталась у Эвелины. Может, дело было в памяти о Бартоломеусе. А? Откуда нам знать? В любом случае, хвала Господу и Пресвятой Деве, что голова матушки Молотильник оказалась у Эвелины. Хвала всем святым! И хватит об этом рассуждать.