Рожденный бежать - Майкл Морпурго Страница 5

Бест быстро рос и вскоре из умильного неуклюжего щенка превратился в создание невероятной красоты, изящества и силы, и его знали и любили все посетители парка. Не прошло и года, как мама с папой нашли маленький домик, совсем такой, как всегда хотели, с садиком за домом с высокой оградой. Домик был ближе к парку, но немного дальше от школы. Ничего страшного – папа, как всегда, высаживал Патрика у моста через канал, а потом Патрик шёл по дорожке, где витал кисло-сладкий аромат соусной фабрики, и поднимался по ступенькам к дороге, где его ждал Командирище Бутс со своим знаком на палке.

С тех пор как мистер Бутс наврал, будто бы помог Патрику выбраться из канала, Патрик старался с ним не разговаривать. Но через дорогу нужно было переходить каждый день, и мистер Бутс вечно поджидал Патрика и несмешно шутил или отпускал ещё какое-нибудь замечание о случившемся. «Ну что, Патрик, сегодня в канале щенков не было?» или «Решил сегодня с утра не купаться, а, Патрик?». И каждый раз мистер Бутс смеялся чуть ли не до упаду, пока переводил Патрика через дорогу.

В школе ещё долго вспоминали «Великое спасение щеночков». О нём писали сочинения и даже рисовали картинки. Картинки до сих пор висели на стене в вестибюле вместе со спортивными грамотами и школьными фотографиями, а рядом – вырезка из передовицы местной газеты, которую увеличили и упаковали в пластиковый кармашек, чтобы всем было легко читать. Заголовок гласил: «Героическое спасение грейхаундов», а ниже красовалось фото – Патрик с Бестом на руках, по сторонам от него мистер Бутс и миссис Брайтуэлл, а кругом столпилось с десяток одноклассников, и все улыбаются в камеру, все, кроме Джимми Рингтона, который не то чтобы глядел волком, но и не улыбался.

Звёздная слава не оставляла Патрика целый год, и это ему, конечно, нравилось. Никому больше не приходило в голову обзывать его «дырявым». Никто над ним больше не смеялся. Так что теперь он иногда даже шёл в школу с радостью. Малыш-грейхаунд совершенно преобразил его жизнь и в школе, и дома. Теперь каждый день, когда Патрик выходил из школы, его поджидали Бест с мамой. И все сразу кидались обниматься и ласкаться с Бестом. Возможно, легенда о «Великом спасении щеночков» не забывалась именно потому, что Бест всегда был на глазах и напоминал о ней. И учителя его тоже полюбили. Особенно миссис Брайтуэлл: она не знала, как и угодить Бесту, и Патрик был от этого просто в восторге, ведь он понимал, что благодаря Бесту он стал не таким, как все.

Не нравилось ему только одно: Командирище Бутс начал поговаривать, что и сам прыгал в канал, чтобы помочь спасти Беста. Хуже того, он убеждал маму Патрика отправить Беста на собачьи бега, мол, такого роскошного грейхаунда грех просто так держать дома. Бутс твердил, что у Беста на лбу написано «чемпион». Это, конечно, только добавляло легенде красок, но и сама легенда менялась. Поначалу главным героем её был Патрик, а теперь им стал Бест. Патрик ни капельки не огорчался. Наоборот, с его точки зрения Бест и был главным героем с самого начала. Патрика переполняла гордость каждый раз, когда он выходил за школьные ворота и видел, что его ждёт Бест.

По школе постоянно ползли слухи (распространял их в основном мистер Бутс), как Беста видели в парке и как красиво он там бегал и что свет не видывал такой быстроногой собаки. Все знали, что Патрик и Бест теперь неразлучны, что Патрику больше не нужно сажать Беста на поводок и надевать ему ошейник – пёс всегда идёт по улице рядом с Патриком, головой на уровне его коленки. Бест был верным и преданным, словно собака-поводырь, и сразу бросался на защиту Патрика, если ему казалось, что кто-то ему угрожает, будь то собака или человек, и иногда его даже пугались. Ласковые глаза вспыхивали, шерсть на хребте вставала дыбом, каждый мускул напрягался, как пружина, готовая распрямиться. Но стоило Патрику бросить слово или взгляд, как пёс тут же успокаивался. Они были до того неразлучны, что как будто читали мысли друг друга, и в парке Патрику уже не приходилось свистеть или звать Беста по имени. Пёс прибегал сам.

Дома и в школе все видели, каким счастливым стал Патрик со дня «Великого спасения». «Уровень тревожности и одиночества снизился, уровень общительности и уверенности в себе повысился», – писала миссис Брайтуэлл в характеристике Патрика. И точно. Теперь Патрик чаще смеялся, больше играл с одноклассниками. Во всех его сочинениях по литературе так или иначе упоминались собаки, обычно грейхаунды. Но мистер Баттеруорт был не против. Сочинения у Патрика выходили длинные-предлинные, не то что раньше, когда он еле выжимал из себя два абзаца. И на большинстве его рисунков то там, то сям виднелись грейхаунды. В его комнате целая стена была завешана фотографиями и рисованными портретами Беста.

На своего пса Патрик тратил всё свободное время и все карманные деньги. Когда Патрика отправляли в магазин, он всегда приносил домой собачьи погрызушки и печенье. Медальку с именем Беста он отполировал так, что та сияла, каждый вечер вычёсывал пса и иногда даже сам чистил ему зубы, чтобы у него из пасти не пахло. Патрик следил, чтобы Беста кормили только тем, что он любит, но никогда не смотрел, как тот ест, потому что знал, что Бест предпочитает есть в одиночестве. Поэтому Патрик просто гладил его, а потом уходил. Да, Патрик теперь думал только об одном, но это никого не огорчало: ведь он прямо лучился счастьем.

Когда они переехали в новый дом, Бест уже давно вырос из корзинки: Патрик с мамой и папой промахнулись с размером – они не ожидали, что пёс вырастет таким большим. Но новую корзинку ему покупать не стали: он занял диван. Папа дразнил его «собакой жирафьей породы». Мама не возражала, чтобы Бест спал на диване, ведь он был такой чистоплотный. После него не оставалось ни шерстинки, он почти не приносил грязи ни из сада, ни с прогулок в парке. Конечно, ему случалось иногда прятать косточки под диванными подушками, но Патрик обычно находил их и убирал, и мама даже не успевала ничего заметить.

Почти весь день Бест валялся на диване, совершенно довольный жизнью, и ждал, когда можно будет пойти за Патриком в школу, ведь потом они отправлялись на ежедневную пробежку в парк. Они шли к своей любимой скамейке на самой вершине холма, на котором был разбит парк. Оттуда Патрик любовался, как Бест бегает, и ему было видно пса, куда бы тот ни побежал. Тут уж Бест из собаки жирафьей породы превращался в собаку породы гепардьей, и когда он мелькал мимо и уносился вдаль, прохожие только рты разевали. Иногда другие собаки пытались играть с ним в догонялки, но у них не хватало выносливости и проворства, чтобы тягаться с ним. Он кого угодно мог обогнать и обхитрить. Прыгал, будто газель, гарцевал, как антилопа. А Патрик всегда поджидал его на скамейке, и он всегда прибегал.

Когда Патрик смотрел, как бегает Бест, он чувствовал, как всё его тело теплеет от чистой радости – от макушки до пяток. А когда Бест прибегал к нему из дальних уголков парка, Патрика охватывали такая гордость и радость, что он готов был завопить от восторга – да частенько и вопил. Тогда Бест ненадолго задерживался, чтобы отдохнуть, прижавшись к хозяину, и тыкался носом в ладонь Патрика в поисках уюта и спокойствия. Но рано или поздно мимо пробегал терьер, неподалёку садилась ворона, мелькал в траве беличий хвост – и Бест снова уносился прочь, будто ракета. Патрик знал, что пёс больше всего на свете любит погоню, – но только погоню. Своими большими зубами Бест ни разу в жизни никого не загрыз. Зубы были ему только для улыбки, но ведь белки и вороны этого не знали.