В глубине ноября - Туве Марика Янссон Страница 5

Папа перестал колоть дрова, и теперь слышен только шум бегущей реки, в которую собрались все ручейки и ручьи, чтобы вместе спешить дальше, к морю.

«Я пришёл», — подумал хомса.

Он перешёл мост и оказался в саду, сад был таким, как он себе и рассказывал, просто не мог быть иным. Деревья стояли окутанные ноябрьским туманом, но на миг они вдруг подёрнулись зеленью, на лужайке заплясали солнечные пятна, и хомса почувствовал беспечный и ласковый запах сирени.

Он пропрыгал всю дорогу до дровяного сарая, и там на него нахлынул другой запах — запах старых бумаг и беспокойства. На ступеньках сарая сидел Хемуль с топором. На острие виднелась зазубрина — Хемуль попал им по гвоздю. Хомса остановился.

«Это Хемуль, — подумал он. — На вид точно он».

Хемуль поднял глаза.

— Привет, — сказал он. — А я думал, это Муми-папа. Ты не знаешь, куда все подевались, а?

— Нет, — ответил хомса.

— В этих дровах полно гвоздей, — пояснил Хемуль, демонстрируя топор. — Старые доски просто кишат гвоздями! — Хемулю приятно было с кем-то поговорить. — Я зашёл сюда забавы ради, — продолжал он. — Решил заскочить к старым друзьям. — Хемуль усмехнулся и отнёс топор в сарай. — Слушай, хомса, — сказал он. — Тащи это всё в кухню на просушку и складывай по очереди то так, то вот эдак, а я пойду пока сварю кофе. Кухня справа, за домом.

— Я знаю, — кивнул хомса.

Хемуль пошёл к дому, а хомса принялся таскать дрова. Он чувствовал, что Хемуль колол их хоть и неумело, но с удовольствием. От брёвен хорошо пахло.

Хемуль внёс в гостиную поднос с кофе и поставил на овальный столик красного дерева.

— Утром кофе обычно пьют на веранде, — сказал он. — Но для гостей накрывают в гостиной, особенно для тех, кто здесь в первый раз.

Стулья были обиты тёмно-красным бархатом, и у каждого на спинке кружевная салфетка. Хомса боязливо оглядывал красивую, взрослую комнату. Он не решался сесть, мебель была слишком шикарная. До самого потолка высилась изразцовая печь — на изразцах сосновые шишки, верёвочка от вьюшки расшита жемчужными бусинами, латунные заслонки блестят. Блестел и комод, и на каждом ящике красовалась позолоченная ручка.

— Ну что же ты не садишься? — сказал Хемуль.

Хомса присел на краешек стула, он не отводил глаз от фотографии на комоде. С фотографии смотрело покрытое серой шерстью существо с сердитыми, близко посаженными глазами и с хвостом. У существа была очень широкая морда.

— Это их предок, — объяснил Хемуль. — С тех времён, когда они ещё жили за печью.

Хомса перевёл взгляд на лестницу, ведущую в пустую темноту второго этажа, вздрогнул и сказал:

— А может, на кухне потеплее?

— Наверное, ты прав, — согласился Хемуль. — На кухне будет поуютнее.

Он снова подхватил поднос, и они покинули одинокую гостиную.

Весь день они не заводили разговора об уехавшем семействе. Хемуль бродил по саду, сгребал листья и болтал о чём в голову взбредёт, а хомса ходил за ним следом, собирал листья в корзину и почти ничего не говорил.

Раз Хемуль остановился посмотреть на папин синий шар.

— Садовое украшение, — сказал он. — Когда я был маленьким, такие покрывали серебром.

И снова принялся сгребать листья.

Хомса Киль не стал смотреть на шар. Чтобы посмотреть, надо было остаться одному. Стеклянный шар — сердце долины и всегда отражает её обитателей. Если кто-то из семейства здесь, поблизости, он обязательно покажется в стеклянной синеве.

В сумерках Хемуль пришёл в гостиную и завёл папины часы. Сначала они начали бить как сумасшедшие, быстро и неровно, а потом пошли. Теперь, когда часы стучали спокойно и размеренно, комната преобразилась, стала живой. Хемуль взялся за барометр, большой барометр в тёмном, украшенном орнаментом корпусе красного дерева, постучал по нему, и барометр показал «переменчиво». Хемуль вошёл в кухню и сказал:

— Ну вот, жизнь налаживается. Зажжём-ка новый огонь и сварим свежего кофе, а?

Он зажёг кухонную лампу и нашёл в кладовке сухарики с корицей.

— Настоящие корабельные сухари, — сказал он. — Сразу вспомнилась моя лодка. Ешь, хомса. Больно уж ты худой.

— Спасибо, — сказал хомса.

Хемуль был в приподнятом настроении, он наклонился над кухонным столом и сказал хомсе:

— У неё обшивка внакрой. Спустить лодку на воду по весне — что может с этим сравниться?

Хомса поболтал сухариком в кофе и ничего не сказал.

— Ждёшь не дождёшься, — продолжал Хемуль. — А потом наконец поднимаешь паруса и отправляешься в плавание.

Хомса глянул на Хемуля из-под бровей и наконец сказал:

— Угу.

Хемулю вдруг стало тревожно и одиноко — слишком пусто было в доме. Он сказал:

— Не всегда выходит делать то, что хочется. Ты знал их?

— Да, маму, — ответил хомса Киль. — Остальных как-то мельком.

— Да-да, и я так же, — воскликнул Хемуль, довольный тем, что хомса наконец заговорил. — Никогда к ним особенно не присматривался, они просто мелькали, ну, ты понимаешь… — Хемуль поискал подходящее слово и неуверенно продолжил: — Они были как что-то, что есть всегда, если ты понимаешь, что я хочу сказать… Как деревья или вещи…

Хомса снова ушёл в себя. Спустя мгновение Хемуль поднялся и проговорил:

— Похоже, пора и на боковую. Завтра будет новый день.

Он поколебался. Красивая летняя картинка с южной гостевой комнатой растаяла, теперь он видел лишь лестницу, которая уходила во тьму второго этажа, к необитаемым комнатам. Хемуль решил спать в кухне.

— Пойду подышу, — пробормотал Киль.

Он закрыл за собой дверь и остановился на крыльце. Было прохладно. Хомса подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и медленно направился к саду. Яркая синева проступила в ночи, хомса подошёл и заглянул в стеклянный шар, глубокий, как море, по нему пробегала обманчивая зыбь. Хомса вглядывался, вглядывался и терпеливо ждал. Наконец в самой глубине синевы показалась маленькая светящаяся точка. Она то вспыхивала, то пропадала и снова пропадала и вспыхивала через равные промежутки времени, как маяк.

— Как же они далеко, — подумал Киль.

Холод подкрался к лапам, но хомса всё стоял и смотрел на возникающий и гаснущий свет, слабый, едва-едва различимый. И чувствовал, что его обманули.

Хемуль стоял на кухне с лампой в лапе и думал, как неохота искать какой-то матрас, потом выбирать для него место, раздеваться и смиряться с тем, что очередной день опять сменяется ночью. «Как же это так вышло? — с удивлением подумал он. — Я ведь целый день радовался. Это было так просто… Но как?»