Херсонеситы - Татьяна Корниенко Страница 5

– Да-да, конечно! Но мне не нравится твой вид, сынок. На, выпей! – Алексия протянула ски́фос с чуть подкисленной вином водой.

Дионисий сделал два жадных глотка.

Под открытым небом ему стало легче. Взглянув в блестящие озабоченные глаза матери, он засомневался, не лживы ли его опасения. Но порыв ветра, пришедший из степи, принес новую волну страха, и Дионисий, больше не раздумывая, зашептал тихо, так, чтобы не услышали рабы:

– Мама, будет беда! Я чувствую большую беду!

Готовая ко многому, Алексия тем не менее вздрогнула.

– Какую беду, Дионисий? Снова пожар?

– Нет! – Он мотнул головой так, что в шее что-то неприятно хрустнуло. – Нет… А может, да… Я не понимаю сегодня своих видений. Закат. Языки пламени. И кровь. Почему-то масло олив, потом колодец – глубокий и страшный… Мне жутко в него заглядывать. Мама, я боюсь!

Лицо Алексии побелело.

– О Дева ^{15}! Мальчик мой, но, может, это лишь сон? В твоем рассказе много деталей, но мало смысла.

– Нет, мама! Сны к людям приходят ночью. Мои видения пришли, когда я стоял у алтаря Геракла.

– Но что же нам делать, если мы не знаем, чего ожидать? Ты не говорил с отцом?

– Нет, он ушел в поле без меня. Я пойду к нему теперь же.

– Мы пойдем вместе. Подожди здесь.

Через несколько минут Алексия вышла. Теперь поверх легкого хитона ^[6] на ней был надет светлый гиматий, ноги обуты в сандалии. Волосы цвета спелой пшеницы собраны в узел. Дионисий засмотрелся на мать. Предчувствие беды обострило его нежность. Снова захотелось, как в детстве, ощутить на своем лице мягкую теплую ладонь.

Заметив взгляд сына, Алексия остановилась.

– Что ты так смотришь на меня, Дионисий?

– Ты самая красивая, мама!

Она зарделась, на минуту запнулась, потом, преодолев какие-то свои сомнения, шагнула к сыну и обняла за начинающие набирать мужскую силу плечи.

– Все будет хорошо!

Отца они нашли на дальней делянке. Участок, доставшийся его семье по жребию, оказался не самым лучшим. Земля Таврики была плодородной, но много сил требовалось, чтобы заставить ее отдать урожай.

Издали заметив жену и сына, Гераклеон оставил рабов под наблюдением надсмотрщика-виллика и двинулся навстречу. По широкому загорелому лицу отца стекали ручейки пота, небольшая бородка блестела на солнце, под кожей перекатывались мышцы. И все это было так обыденно и надежно, что Дионисий вдруг совершенно успокоился.

– Алексия! Я не ждал тебя! Что произошло? Почему у тебя такое лицо?

– Нашему сыну сегодня снова было видение, Гераклеон! Мы пришли сообщить тебе об этом.

Дионисий заметил, как сразу подобрался отец.

– Что за видение?

– Оно было неясным. Но я видел беду. Большую беду…

– Что может произойти сегодня? Небо чистое. Ветер почти утих. Лето в разгаре, и в жаровнях не зажигают огня. Какую беду нам ждать, Дионисий?

– Не знаю.

– Успокойся. Ты ошибаешься…

– Гераклеон, – перебила мужа Алексия, – вспомни, Дионисий еще никогда не ошибался. В прошлый раз…

– Это было в прошлый раз. А сегодня ничего не произойдет. И вечером вы убедитесь в этом.

«Отец боится моих предсказаний, поэтому не хочет верить», – догадался Дионисий.

– Алексия, ступай домой. И ты, Дионисий, тоже. Сегодня отдохни.

– Хорошо, мы пойдем. Но, Гераклеон, – Алексия прижалась к мужу, – обещай нам, что ты закончишь работу засветло.

– Обещаю. – Он развернулся и на ходу крикнул: – Дионисий, загляни с Дайоной в арбустум. Там уже есть чем поживиться!

₪ ₪ ₪

Жизнь в усадьбе не способствовала завязыванию дружеских отношений со сверстниками. Дионисий был одинок. Если не считать встреч с Епифанием, развлекала его только Дайона. Сестру Дионисий любил. Маленькая, легкая, словно мотылек, она обладала веселым нравом и почти мальчишеским характером.

Напоминание отца об арбустуме сулило нечто приятное. Дионисий даже знал, что это будет, – сливы! Среди их деревьев было одно, дававшее радостно-желтые шарики значительно раньше основного урожая. Представив, как лопается, заливая руки сладким соком, слива, Дионисий поспешил в комнату, где, судя по тишине в доме, еще спала Дайона.

Однако он ошибся. Сестра сидела на полу в углу и старательно, закусив губу, водила острым сти́лосом по покрытому воском пина́ксу.

Дионисий, не говоря ни слова, подошел, наклонился над предметом ее кропотливого труда. Дайона сразу же прикрыла воск ладошкой, но он успел разглядеть контуры.

– Зачем ты прячешь рисунок? Покажи. Я все равно знаю, что там!

– Нет, Дионисий. Я опасаюсь.

– Опасаешься? Чего?

– Того, что, если ты посмотришь на недоконченный рисунок, она потом не захочет превращаться в настоящую.

– Я не понимаю тебя. Кто – она?

– Собака.

– Послушай, Дайона, а где и когда ты успела увидеть собаку?

– В Керкинитиде. Отец отправился за тобой, а я упросила взять и меня. Разве ты забыл?

– Вспомнил. Если хочешь, я ближе познакомлю тебя с Епифанием. Он много рассказывает. Тебе понравится.

– Ой, хочу! – Дайона, забыв о необходимости защищать незаконченный рисунок от посторонних глаз, вскочила, повисла у брата на шее.

Он засмеялся: девчонка!

– Подожди, мотылек! Не порхай с мысли на мысль. Мы говорили про собаку.

Дайона разжала руки, вернулась в свой угол.

– Мы с отцом шли по главной улице… Ой, мне было так страшно! Стены, стены, стены! И люди ходят между ними. Совсем не так, как в нашей усадьбе. И через городские ворота было страшно проходить. Они огромные! Я, когда их увидела, даже немного заревела. А отец говорит: «Ты чего испугалась? Эти ворота защищают город от врагов, а не от свободных граждан, Дайона». И я сразу же успокоилась.