Брат, которому семь - Владислав Крапивин Страница 5

– Александр! – как можно строже сказала Марина. – Это что за фокус?

– Это вовсе не фокус, – откликнулся Алька. – Это штаны.

Он продолжал свой путь, сосредоточенно глядя под ноги. То ли боялся поглядеть на строгое лицо сестры, то ли любовался покупкой, поди разберись…

– Стой! – велела Марина. – Стой и отвечай. Где ты их взял?

Эта история началась после завтрака. Все пошли на костровую поляну разучивать песни для большого концерта, а Лапа стал сговаривать Альку убежать в лес.

– Черники наедимся – во! – пообещал Лапа и выразительно хлопнул себя по голому животу. – Топаем?

Алька стал думать. Если Марина узнает про такое дело, будет худо. Поэтому Алька думал почти целые полминуты. Но Лапа был его друг, и Алька, вздохнув, сказал:

– Топаем.

И они нырнули в кусты.

Весёлые берёзовые деревца с солнечными зайчиками на листьях будто смеялись вместе с мальчишками, что так здорово всё получилось. В березняке начиналась тропинка. Она соединялась с другой тропинкой, которая вела к деревянному мостику через ручей. А за ручьём начиналась деревенская улица, в конце которой темнел сосновый лес. Над лесом висело белое перистое облачко, а всё остальное небо было чистым и очень синим.

Под мостиком плескались две большие утки, а больше никого Алька и Лапа в деревне не увидели. Лапа сказал, что сейчас все на лугах косят траву.

Лапа шагал босиком. Алька поглядел на него и тоже снял тапочки. Пыль на дороге была мягкая, нагретая солнцем. После каждого шага она выбивалась из-под пальцев серым дымком. И тянулись за беглецами две цепочки от босых ног– маленьких и побольше.

Но если бы кто-нибудь пустился в погоню за Алькой и за Лапой, чтобы поймать их и пропесочить на вечерней линейке, то он увидел бы, что следы ведут вовсе не в лес, а в сельмаг.

Так получилось потому, что у красного кирпичного сельмага с ржавой вывеской Лапа вдруг замедлил шаги и спросил:

– Санька, ты мне друг?

Он всегда звал Альку Санькой. Понятно, Алька сказал, что друг. И тогда Лапа попросил:

– Зайдем давай на минуточку. Охота аппарат посмотреть. Понимаешь, «Смена-8». С дальномером.

Альке не хотелось смотреть «Смену-8» с дальномером. Ему хотелось поскорей добраться до леса, пособирать на опушке чернику и вернуться побыстрей в лагерь. Потому что, хоть светило яркое солнце, и весело шумели деревья, и всё было хорошо, Альку точило беспокойство. Вдруг в лагере узнают, что они удрали?

– Ну, на минуточку, – согласился Алька.

В магазине было душно. За прилавком сидел молодой продавец с очень круглым и скучным лицом. На Альку и на Лапу он даже не посмотрел. Молодой продавец шестой раз подряд слушал одну и ту же пластинку.

«О, Маржеле-е-ена-а!..» – голосил пыльный патефон.

Лапа сразу прилип к прилавку, где под стеклом лежала «Смена-8». Алька постоял рядом, тоже посмотрел на аппарат, а потом ему стало скучно.

– Лапа, идём, – позвал он.

– Ага, – не двигаясь, сказал Лапа.

Алька прошёлся по магазину, но ничего интересного не увидел. На полках лежали рулоны с материей, стояли флаконы с духами, зеркала в ракушечных рамках, жёлтые подстаканники. На прилавках тоже лежали куски материи: толстой -для пальто, и тонкой разноцветной – для девчоночьих платьев.

Алька скользнул скучными глазами по прилавку ещё раз и вдруг замер…

Лапа наконец насмотрелся на аппарат до отказа и оглянулся, чтобы позвать Альку. И тогда он увидел, что Алька навалился грудью на прилавок и смотрит будто на какое-то чудо.

– Ты чего?

– Штаны… – прошептал Алька.

Среди кусков материи лежали маленькие парусиновые брюки. Голова у Лапы была забита мечтами о фотоаппарате, поэтому он ничего не понял и только спросил:

– Что у тебя – штанов нету?

– Есть, – тихо сказал Алька, – но таких-то нету. Эти – как у моряков.

Короткие штаны на лямках да тёплые шаровары, которые приходилось натягивать зимой, надоели Альке за его жизнь ужасно, а настоящих, длинных брюк с петлями для ремешка, с хлястиками и карманами никогда ещё у Альки не было. Попробуйте целых семь лет прожить без таких брюк и тогда всё поймёте.

– Хорошие, – вздохнул Алька.

И в этом вздохе Лапа услышал тоску.

Продавец девятый раз заводил патефон. Лапа этим воспользовался и пощупал незаметно брюки. Потом солидно сказал:

– Мощные штаны… И цена ничего: два рубля и тридцать копеек.

– Дорогие…

– Да не так уж и дорогие. Рупь, да рупь, да еще тридцать копеек…

– Рупь у меня есть, – сказал Алька. – И копейки есть. Мне мама дала на дорогу. Марина отобрать хотела, чтоб ягод не покупал. Я не дал.

– Конечно, – повторил Лапа, – вещь стоящая.

Алькины глаза стали большими и блестящими. Он посмотрел Лапе в лицо и решительно сказал:

– Лапа, ты мне друг?

– Факт!

– Лапа, дай рупь.

Лапа запустил пятерню в лохматую голову и озадаченно заморгал.

– Нету у меня. Сорок копеек только есть. На аппарат копил.

Алька опустил голову. Они ещё с минуту молча постояли у прилавка. Лапа сказал:

– Айда!

– Айда, – прошептал Алька, но так тихо, что Лапа не слышал.

Патефон опять отчаянно звал Маржелену. Лапа посмотрел на Алькин затылок с уныло поникшим хохолком и решительно махнул рукой.

– Ладно! Давай бегом в лагерь! Когда они примчались к поляне, то услышали, как все четыре отряда поют:

Гори, костёр, подольше,

Гори, не догорай!

Никакого костра на поляне не было, но песня так всем нравилась, что никто не обратил внимания на Альку и на Лапу. И они сели рядом с Мишкой Русаковым. Мишка был человеком толстым, веснушчатым и предприимчивым.

– Мишка, дай рупь, – сказал ему в самое ухо Лапа.

Мишка перестал петь и удивился:

– Фью-ю! А может, два?

Двух рублей у Мишки не было, и Лапа понял, что тот издевается. Но стерпел.

– Если у человека порядочных штанов нет, какая это жизнь?! – рассудительно спросил он. – Надо Альке купить штаны, понятно? В сельмаге в аккурат на него продаются.

Мишка больше не пел, но и не отвечал. У Альки упало сердце.

– Я тебе в городе за этот рупь западёнку с тремя хлопушками дам, – пообещал Лапа.

– И чечета?

– Чечета я выпустил. Стакан конопли дам.

– Штаны – это конечно… – задумчиво сказал Мишка…

Эту историю Марина выслушала с каменным лицом, как и полагалось старшей сестре и заместителю председателя совета дружины. Потом она сказала, что отдаст Мишке рубль, а Лапу придётся, наверно, обсудить на линейке.