Таинственный сад - Фрэнсис Элиза Ходгстон Бернетт Страница 5

Утром Мери открыла глаза только потому, что в комнату вошла молоденькая служанка, чтобы затопить камин. Она стояла на коленях возле камина, с шумом выгребая из него золу, и Мери лежала и смотрела на нее несколько секунд, потом стала осматривать комнату. Она никогда не видела такой комнаты, которая показалась ей очень странной и мрачной. Стены были покрыты ткаными обоями, на которых был изображен лесной вид. Там были фантастически разодетые люди под деревьями, а в отдалении виднелись башни замка. Там были охотники, дамы, собаки, лошади, и Мери казалось, что она сама тоже в лесу вместе с ними. Из глубокого окна она могла видеть обширное отлогое пространство земли, на котором вовсе не было деревьев и которое очень походило на безграничное тускло-пурпурное море.

– Что это такое? – спросила она, показывая пальцем в окно.

Молоденькая служанка, Марта, которая только что поднялась на ноги, посмотрела в окно и тоже указала пальцем.

– Вон там? – спросила она.

– Да.

– Это степь, – сказала она с широкой, добродушной улыбкой. – Она тебе не нравится?

– Нет, – ответила Мери, – я ее ненавижу.

– Это потому, что ты к ней не привыкла, – сказала Марта, идя назад к камину. – Ты думаешь, что она слишком большая и голая? Но она тебе понравится.

– А тебе нравится? – спросила Мери.

– Конечно, – весело ответила Марта, вытирая каминную решетку. – Я люблю степь. Она вовсе не голая. Весной там чудесно, когда цветет вереск и дрок; тогда там пахнет медом и столько простору и воздуху, небо кажется таким высоким-высоким! А пчелы и жаворонки поют и жужжат, и шум такой приятный. О, я бы ни за что не покинула степь!

Мери слушала ее с серьезным, озадаченным выражением лица. Туземные слуги, к которым она привыкла в Индии, были вовсе не такие, как Марта. Они всегда были раболепны и подобострастны и не смели говорить со своими господами так, как равные им. Они делали «салаам», называли их «покровителями бедных» и тому подобными именами. Индийского слугу не просили сделать то или другое, ему приказывали. Там не было обычая говорить слуге «пожалуйста» и «благодарю», и Мери всегда давала пощечины своей айэ, когда была сердита. Она невольно подумала о том, что сделала бы Марта, если бы она вздумала дать ей пощечину.

Марта была полная, румяная, добродушная на вид девушка, но в ее манерах было что-то решительное и смелое, и Мери подумала, что она, пожалуй, ответила бы тоже пощечиной, особенно если ее ударила бы маленькая девочка.

– Ты странная служанка, – довольно высокомерно проговорила Мери с подушек.

Марта присела на корточки, держа в руках щетку, и рассмеялась без всякого признака гнева.

– О, я это знаю, – сказала она. – Если бы здесь, в Миссельтуэйте, была настоящая госпожа, я бы никогда не могла быть даже второй горничной. Меня бы, пожалуй, взяли в судомойки, но никогда не пустили бы в верхние комнаты. Я слишком простая и говорю по-йоркширски. Но этот дом какой-то странный, в нем точно ни господина, ни госпожи нет, кроме мистера Пичера и миссис Медлок. Мистер Крэвен не любит, чтобы его чем-нибудь беспокоили, когда он здесь, и он почти постоянно в отъезде. Миссис Медлок по доброте своей дала мне это место. Она сказала мне, что никогда не сделала бы этого, если бы Миссельтуэйт был как другие богатые дома.

– А теперь ты будешь моя служанка? – спросила Мери все тем же высокомерным тоном, к которому она привыкла в Индии.

Марта опять начала чистить решетку.

– Я служанка миссис Медлок, – гордо сказала она, – а она служанка мистера Крэвена, но я буду убирать тут комнаты и немного прислуживать тебе. Только тебе много услуг не понадобится.

– А кто будет меня одевать? – спросила Мери.

Марта опять присела на корточки и уставилась на нее; от изумления она опять заговорила с протяжным йоркширским акцентом.

– Разве ты не можешь сама одеться? – спросила она.

– Что это значит? Я не понимаю твоего языка, – сказала Мери.

– О, я забыла, – сказала Марта. – Миссис Медлок велела мне следить за собой, а то ты не поймешь, что я говорю. Так ты не можешь сама надеть платья?

– Нет, – почти с негодованием ответила Мери. – Я никогда в жизни этого не делала. Меня всегда одевала моя айэ.

– Если так, то тебе пора научиться, – сказала Марта, очевидно, не подозревая, что говорит дерзости. – Это не слишком рано. Тебе будет очень полезно самой ухаживать за собой. Моя мать всегда говорит, что не понимает, почему это у важных бар дети не вырастают набитыми дураками: ведь у них всегда няньки и их всегда другие моют и одевают, и гулять выводят, точно щенят.

– В Индии все иначе, – презрительно сказала Мери. Она едва владела собой.

Но Марта ничуть не смутилась.

– Оно и видно, что иначе, – сказала она сочувственно. – Я думаю, это потому, что там такое множество чернокожих вместо порядочных белых людей. Когда я услышала, что ты едешь сюда из Индии, я подумала, что ты тоже чернокожая!

Мери села на постели, страшно разъяренная.

– Что! – воскликнула она. – Что! Ты думала, что я туземка! Ты… свиное отродье ты!

Марта уставилась на нее и вдруг вспыхнула.

– Кого ты бранишь? – сказала она. – Тебе не надо так сердиться. Барышне не следует так говорить. Я ровно ничего не имею против чернокожих. Когда про них читаешь в книжках, то они все такие религиозные; в книжках ведь сказано, что чернокожие тоже люди и наши братья… А я никогда не видала чернокожего человека и очень обрадовалась, потому что подумала, что увижу близко хоть одного. Когда я пришла сюда утром, чтоб затопить камин, я подкралась к твоей постели и осторожно приподняла одеяло, чтобы поглядеть на тебя. И тут-то я увидела, – добавила она разочарованно, – что ты ничуть не чернее меня, несмотря на то что такая желтая!