Хорошие жены - Луиза Мэй Олкотт Страница 5

В то утро июньские розы у крыльца, яркие и веселые, проснулись рано, от всего сердца радуясь безоблачному небу и солнечному свету. Они были похожи на добрых маленьких соседей. Их румяные лица сияли от возбуждения, и, покачиваясь на ветру, они шептались о том, что видели. Одни из них заглядывали в окна столовой, где накрывали праздничный стол, другие приподнимались на цыпочки, чтобы покивать и улыбнуться сестрам, наряжавшим невесту, третьи приветственно махали тем, кто входил в дом или выходил по разным поручениям в сад, на крыльцо, в переднюю, и все они – от ярчайшей розы в полном цвету до бледнейшего крошки бутона – предлагали дань красоты и аромата своей ласковой хозяйке, которая так любила их и так долго ухаживала за ними.

Мег и сама напоминала розу, так как все, что было лучшего в ее душе и сердце, как будто расцвело на ее лице в тот день, сделав ее черты еще прекраснее и нежнее и придав им очарование, которое красивее, чем сама красота. На ней не было ни шелка, ни кружев, ни флердоранжа.

– Я не хочу выглядеть необычно или казаться принаряженной сегодня, – сказала она. – Мне не нужна пышная свадьба, пусть рядом со мной будут только те, кого я люблю, а для них я хочу и выглядеть, и быть привычной и знакомой Мег.

Свое свадебное платье она сшила сама, вкладывая в каждый стежок нежные надежды и невинные мечты девичьего сердца. Сестры заплели в косы и уложили ее волосы, а единственным украшением, которое она приколола к платью, был букетик ландышей, любимых цветов «ее Джона».

– В этом наряде ты все та же наша родная милая Мег, только такая очаровательная и прелестная, что я крепко обняла бы тебя, если бы не боялась измять твое платье! – воскликнула Эми, с восхищением разглядывая сестру, когда та завершила свой туалет.

– Тогда я могу быть довольна своим нарядом. Только прошу вас, обнимите и поцелуйте меня, все-все, и не обращайте внимания на платье. Я хочу, чтобы много складок такого рода появилось на нем сегодня. – И Мег раскрыла сестрам свои объятия. Девочки на мгновение прильнули ней с сияющими лицами, чувствуя, что новая любовь не вытеснила старой в сердце Мег. – Теперь я собираюсь пойти и завязать Джону галстук, а потом провести несколько минут с папой в его кабинете. – И Мег сбежала вниз по лестнице, чтобы совершить эти маленькие церемонии, а затем присоединиться к матери, чем бы та ни была занята, ибо Мег хорошо знала, что, несмотря на улыбку, на материнском лице была тайная грусть, скрытая в материнском сердце, какая бывает всегда, когда первый птенец покидает родное гнездо.

А теперь, когда младшие девочки стоят вместе, завершая свой нехитрый туалет, самое удобное время рассказать о тех переменах, что произошли в их внешности за прошедшие три года, поскольку именно сейчас все три выглядят как нельзя лучше.

Джо стала гораздо менее угловатой и научилась двигаться легко, если не грациозно. Вьющиеся волосы снова отросли и свернуты в тяжелое кольцо, которое выглядит более привлекательно на маленькой головке, венчающей высокую фигуру, чем прежние короткие завитки. На ее смуглых щеках свежий румянец, в глазах теплый блеск, а с ее острого языка сегодня слетают только нежные слова.

Бесс стала тоньше, бледнее и даже еще тише, чем прежде, а красивые добрые глаза кажутся больше, но в них часто мелькает выражение, огорчающее тех, кто смотрит на нее, хоть это выражение само по себе и не печальное. Оно – печать страдания, переносимого с трогательным терпением, но Бесс редко жалуется и всегда говорит с надеждой, что «скоро ей будет лучше».

Эми по праву считается «красой семьи»: в шестнадцать лет у нее вид и манеры взрослой женщины – не красавицы, но обладающей неуловимым очарованием, которое называется изяществом. Его замечаешь в линиях фигуры, в форме и движениях рук, в том, как ложатся складки ее платья и золотые локоны, – все, не поддающееся определению, но гармоничное и столь же привлекательное для многих, как и сама красота… Нос по-прежнему досаждал Эми, так как было ясно, что он уже никогда не станет греческим; огорчал ее и рот, слишком широкий, и острый подбородок. Эти черты, нарушавшие все каноны красоты, придавали неповторимость всему ее лицу, но она не догадывалась об этом и пыталась утешиться своим прекрасным цветом лица, ярко-голубыми глазами и роскошными, золотистыми и необыкновенно густыми кудрями.

Все три были одеты в костюмы из тонкой серебристо-серой ткани (их лучшие летние наряды), в волосах и на груди красовались красные розы; и все три выглядели именно такими, какими себя чувствовали, – девочками со свежими лицами и счастливыми сердцами, отвлекшимися на время от повседневных дел своего полного трудов и забот существования, чтобы прочесть задумчивыми и мечтательными глазами чудеснейшую главу романа женской жизни.

Предстояло обойтись без формальностей и соблюдения строгостей этикета, все должно было быть как можно более просто, естественно и по-домашнему, так что появившаяся на пороге тетя Марч была шокирована, увидев, что сама невеста бегом спускается вниз по лестнице, чтобы приветствовать гостью; что жених прикрепляет над дверью упавшую цветочную гирлянду, а на лестнице мелькнула фигура отца-священника, шагающего наверх с серьезной миной и бутылкой вина в каждой руке.

– Да что же это такое! – воскликнула старая дама, заняв отведенное для нее почетное место и расправляя с сильным шелестом складки своего бледно-лилового муарового платья. – Тебя никто не должен видеть вплоть до самой последней минуты, детка.