По-настоящему - Екатерина Болдинова Страница 5

Выходит, у меня теперь совсем не будет времени писать, ведь готовиться нужно будет не только к школе, а ещё и в институт. Два репетитора – английский и история. Ещё музыка – но это для души.

25 сентября 1999 года

Суббота. Прекрасный день – погода просто обалденная. Мы всей семьёй устроили маленький пикничок на берегу залива: жарили шашлыки, фотографировались, смеялись до упаду, стреляли из моего пневморужья в карьере. Конечно, Маша была с нами, ведь теперь она практически стала членом моего взбалмошного семейства. Всё было просто великолепно. Бывают моменты, когда я чувствую себя абсолютно счастливой. Например, сегодня. Этот день вряд ли можно забыть. Хотя бы потому, что мы – я, мама, папа, Дима, Маша – были вместе и нам было хорошо. Как жаль, что такое состояние не может длиться вечно…

Знаешь, чем больше я общаюсь с Машей, тем больше она мне нравится. Иногда она в шутку называет меня сестрёнкой. А ведь я всегда очень хотела иметь сестру. Брат – это замечательно, он добрый, сильный, смелый, но… С ним просто невозможно говорить о некоторых вещах. Другое дело – с сестрой. Я очень надеюсь, что когда Маша с Димой поженятся, это не изменит наших отношений ни с Машей, ни тем более с Димой. Если честно, я боюсь, что, когда он станет мужем, у него не останется времени для меня. Понимаю, это чистейшей воды эгоизм. Но я очень боюсь потерять свою дружбу с Димкой. Ведь он – мой единственный друг. Когда мне было лет двенадцать, я постоянно на него злилась и кричала. А он в ответ только со смехом восклицал: «Неужели твой переходный возраст никогда не закончится?!» Меня это ужасно раздражало. Димка рассказывал, что, когда я родилась (ему ведь было уже восемь лет) и меня принесли домой, я показалась ему такой маленькой и хрупкой… Он даже боялся прикоснуться ко мне, чтобы «не сломать». И решил всегда защищать «это крошечное пищащее существо». Хотя, конечно, сначала ревновал ко мне родителей. А совсем скоро у него могут появиться свои дети. Представляешь, я стану тётей! Буду заваливать племянников игрушками и читать им сказки. В том числе свои.

28 сентября 1999 года

Школа, школа… Сколько там всего происходит! За выходные в кабинете физики поставили новый замок: когда дверь запирают с одной стороны, с другой её ну никак не откроешь. «Антигитлеровская коалиция» (так мы с Ольгой называем группу мальчишек под предводительством Шаманова) тут же решила разыграть нашу «физиню», Галину Ивановну. Стёпка вскочил на парту и громогласно возвестил: «Сидим тихо! Щас я закрою дверь. Галка подёргает, решит, что кабинет пуст, – и пойдёт за ключом. Пока она шарится туда-сюда, мы откроемся и будем её ждать, как ни в чём не бывало. Все слышали?» В ответ раздался одобрительный гул. Степану вообще никто никогда не возражает. Если кто-то выходит из подчинения, ему объявляют «молчаливый бойкот», ну а парню, соответственно, грозят «крутые разборки в Токио» или, проще говоря, драка. Прецеденты уже были. Меня это раздражает. Не класс, а стадо овец! Даже противно, как все пресмыкаются перед Шамановым, боясь попасть в немилость. Несколько раз я чуть было не нарвалась на открытый конфликт с ним, потому что не желала поступать по его указке. Почему я должна сбегать с урока вместе со всеми? В конце концов, захочу – уйду сама! Только не по чьему-то приказу! Но сегодня спорить было бесполезно, ведь на стороне Стёпы – толпа, а на моей – одна Оля. В итоге «шутка» удалась. Когда Галина Ивановна наконец-то попала в кабинет, все примерно сидели на своих местах. У бедной Галки был такой растерянный вид. Мои одноклассники веселились от души, хихикая и гримасничая за её спиной. А мне было жаль учительницу. Может, она готовилась к этому уроку всю ночь, а мы так грубо и жестоко её разыграли. И самое противное, что я сама была участницей этого розыгрыша. Действительно, молодёжь жестока. Жестока, потому что не желает объективно оценивать своё поведение и думать о последствиях. Хотя, если уж быть справедливой до конца, то жестоки не только мы, пятнадцати-семнадцатилетние, но и взрослые. Они просто не помнят, как это – быть молодыми. Или не хотят вспоминать.

После урока я не выдержала и подошла к Стёпе. Он, как обычно, был окружён своей свитой.

– Тебе не кажется, что развлекаться таким образом могут только восьмилетние дети? – спросила я.

– Ты что-то имеешь против меня? – с вызовом ответил он.

– Против тебя – нет. Против твоих дурацких приколов – да.

– Слушай, если тебе что-то не нравится, скажи об этом всем. Громко и откровенно. Хотя сомневаюсь, что такая «пушистая овечка» как ты на это способна…

– Думаю, в этом классе нет недостатка в «пушистых овечках». Я к ним не отношусь.

– Андреева, ты нарываешься!

– Ты тоже, – процедила сквозь зубы я, разворачиваясь на каблуках. Когда я уходила, то услышала за своей спиной взрыв хохота. Но мне было на это наплевать.

Такие дела.

29 сентября 1999 года

Сегодня я не ходила в школу: надо было съездить в больницу, сдать кое-какие анализы. Ненавижу все эти лечебно-врачебные учреждения! Мало того, что там никогда не бывает уютно (да и как могут быть уютны обшарпанные стены, которые последний раз красили минимум лет десять назад?), так и люди, то есть врачи и больные, всегда ужасно сердитые и недоброжелательные. Меня поражает: почему они так себя ведут? Конечно, у наших врачей крошечная зарплата, но ведь те, кто вынужден прибегать к их помощи, в этом не виноваты. Врачи давали клятву Гиппократа, а значит, не должны поступать так… как поступают. Сегодня в больнице я наблюдала жуткую сцену: заходит девочка лет десяти – белая как стена. Сразу видно, что ей плохо. Видимо, даже из школы ушла. Заглядывает в один кабинет, в другой… И вдруг я слышу, как какая-то «тётенька в белом халате» нагло заявляет: «Ты, девочка, вообще иди отсюда. У меня рабочий день закончился, и я тебя принимать не буду!» Я была просто в шоке. Как можно говорить такое ребёнку, да ещё и больному? Девочка заплакала. И ни один взрослый человек, а ведь их там, в коридоре, сидело очень много, и все с детьми, не возмутился и не сделал ни малейшего движения в её сторону. Мне стало так стыдно за себя и за всех этих людей… Я встала, взяла девочку за руку и пошла с ней к заведующей поликлиникой. Дневничок, я, вообще, очень трусливая, но когда на моих глазах обижают маленьких и слабых, страх пропадает. Словно эта несправедливость придаёт мне сил. Короче говоря, девочку всё-таки осмотрели. У неё был гипертонический криз. Представляешь, это в десять-то лет! Потом, уже придя домой и успокоившись, я подумала: а что если бы этому несчастному ребёнку стало плохо прямо в коридоре? Если бы она упала в обморок? Неужели никто не обратил бы внимания? Вот до чего дошли мы, люди, в своей чёрствости!

Потому-то я терпеть не могу поликлиники и стараюсь бывать там только в случае крайней необходимости.

1 октября 1999 года

Сегодня праздновали День учителя. Удивительно, ведь это последний для меня «учительский праздник». В том смысле, что на следующий год я уже буду студенткой. Конечно, если поступлю. О том, что будет, если я провалю вступительные экзамены, даже думать страшно.