Улитка в тарелке - Юлия Лавряшина Страница 5

По-прежнему глядя под ноги, Эви неожиданно объявил:

— С тобой стало скучно.

Мира даже остановилась:

— С чего это?!

Он насупился:

— Ты все время думаешь об одном и том же. Такая скукотища! Я скоро перестану с тобой гулять.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

Пожав покатыми плечиками, Эви сказал, как о чем-то естественном:

— Слышно же… У тебя в мыслях так и звенит: Дрим-Дрим. Надоело уже!

— Это я из-за твоих вопросов так раздумалась! — сердито отозвалась Мира, не зная, что еще сказать.

Эви тоже огрызнулся:

— А я про него и не спрашивал!

— Вон там ранеток много, — она попыталась увильнуть от разговора, и ей это удалось, потому что мальчик остановился, как вкопанный.

— Оно же высоченное…

— Для меня оно меньше — я же выше. Вот я и полезу.

— Да ты упадешь и что-нибудь себе сломаешь! Помнишь, как Лема сломала… Что она сломала?

— Шейку бедра, — вспомнила Мира.

Эви разволновался еще больше, как будто речь шла о настоящей шее:

— Вот именно! И лежала потом целых полгода.

— Ее на руках таскали в «Виртуальный мир», — насмешливо напомнила Мира. — Думаешь, она хоть заметила, что не может ходить?

— Но ты же — другое дело!

Мира неуверенно пообещала:

— Да я не сорвусь.

И почувствовала, как верхушка дерева хлестнула по самому сердцу, и оно, увернувшись, упало куда-то. Приказав сердцу вернуться на место и притихнуть, Мира деловито потрогала ствол: крепкий! Значит, и ветви должны быть крепкими. Конечно, она не упадет! Что он придумывает…

Красные звездочки выглядывали из-за листьев, которые, как нарочно, выставляли их напоказ. Даже снизу Мира ощутила, какие они гладкие, эти ранетки, и как оглушительно будут хрустеть. От кисловатого сока сведет скулы, но это будет приятно, и захочется съесть их все до последней.

— Я буду сбрасывать их оттуда, а ты лови.

Она храбро взялась за нижнюю ветку, но поняла, что та слишком высоко от земли, чтобы закинуть на нее ногу. Вот если б ноги у нее были такими же сильными, как у взрослых…

— Вон ведро валяется! — Эви обрадованно посеменил за куст. — Тут, наверное, поливали и бросили его.

Перевернув ведро грязным днищем вверх, он аккуратно установил его у дерева и поднял на Миру счастливые и немного испуганные глаза:

— Ну, давай!

Она встала на ведро одной ногой: «Не проломится?» Потом встала обеими. Теперь уже легче будет закинуть ногу на ветку, если, конечно, поднатужиться…

«Здорово, что всем девчонкам выдают джинсы, — подумалось Мире, пока она собиралась с духом. — Воспитательницы-то могут ходить в платьях, у них такие ноги красивые! А у нас — жуткие… И все в каких-то пятнах!»

Зацепившись пяткой, Мира сообразила, что наверняка обдерет кроссовки, и потом ей достанется, но сейчас было не до этого. Нога трусливо дрожала и норовила сорваться, и Мире пришлось побольнее укусить губу, чтобы отвлечься. Когда она, наконец, сумела сесть возле самого ствола, у нее уже тряслись все жилки в теле, а сердце вообще выделывало непонятно что… Закрыв глаза, Мира переждала, пока стихнет шум в ушах, который, наверное, начался оттого, что в голове все взболталось. Затем уцепилась за ветку и встала, чтобы шагнуть выше.

Ранетки уже вовсю дразнили ее, казалось, до их прохладной кожицы можно дотянуться губами… Но не получалось. Стараясь пока не смотреть вниз, откуда доносились сиплые выкрики: «Ура! Давай!», Мира осторожно перебралась повыше и тут уже устроилась, наконец. Ствол, который она обняла, оказался теплым, и Мире почему-то опять вспомнился сон про воду, которая дышала: «А если все-все вокруг живое?»

Она решила, что надо бы поговорить об этом с Дримом, но тут же застенчиво подумала, что это, наверное, слишком детский вопрос. Мире же хотелось выглядеть повзрослее: конечно, еще не бабочкой, но хотя бы гусеницей, уже готовой выпустить из себя красоту.

— Лови!

Мира кинула вниз сразу три ранетки, чтобы немного растормошить Эви. Ее пугало, каким он временами делался вялым, как будто с каждым месяцем энергии в нем становилось все меньше и меньше. А ведь этого не должно было происходить… Эта слабость и ломота в суставах, и боль в пояснице, и подламывающиеся коленки, и беспомощное дрожание в пальцах — все эти ужасы должны были отступать с каждым днем, уходить из их тела. Разве взрослые так мучаются? Им все нипочем! Вон Руледа может час не слезать с велотренажера, а Прат с Дримом бегают по лесным дорожкам до тех пор, пока майки у них не станут мокрыми…

Ранетки завертелись в воздухе, кружа светлыми черенками, и стали похожи на «вертолетики» клена. Если они в конце лета не желали опадать на землю, Мира забиралась на одно из шершавых деревьев и сбрасывала вниз целую пригоршню соцветий. И тогда они охотно танцевали в воздухе вальс и, может быть, сами напевали, только слышал это один Эви.

Едва не потеряв равновесие, Мира схватилась за ствол обеими руками и медленно потянула назад только что промелькнувшее воспоминание: клен, она, кружащиеся «вертолетики»… Тот день, который вдруг всплыл в памяти, был давно. Очень давно. Года три назад. И тогда для нее почти не составляло труда забираться на деревья… Почему?

— Эви!

Она услышала это испуганное восклицание и лишь секунду спустя узнала свой голос. Не поймав ни одной из брошенных ею ранеток, Эви, кряхтя, наклонился и повернул к Мире перевернутое лицо:

— Подожди, я эти еще не нашел.

— Да нет… Эви, слушай! Раньше мне ведь легче было залезать на дерево.

Оттого, что эти слова прозвучали, они показались еще страшнее.

С трудом выпрямившись, он спросил:

— Что ты сказала? У меня в ушах ветер шумит.

— А в том году так шумело, когда ты наклонялся? — быстро спросила она, стараясь не слушать сердце, которое кричало громче ее, только никто не различал его голоса.

У Эви жалко дернулись плечики:

— Не помню я! Целая зима прошла…

— А я помню, — прошептала Мира. — Сейчас уже помню. Только… Как это может быть?

— Теперь я вообще ничего не слышу, — рассердился мальчик. — Ты сама с собой разговариваешь?

— Почему мне страшно?

— Что? Говори громче!

Она опомнилась:

— Лови еще! Да ты попробуй их, знаешь, какая вкуснятина… Я скоро целое дерево съем.

Чтоб он видел, Мира сунула ранетку в рот. На зубах вкусно хрустнуло и растеклось по языку.

«Нечего думать об этом! — Мира жевала так яростно, что от ранетки в два счета ничего не осталось. — Я спрошу у Дрима, и все сразу выяснится. Он ведь скажет мне. Он скажет…»