Рождённые волевыми - Кристина Александрова Страница 5

Одновременно с голосом Кейна в наушнике я услышала тонкую ноту, как те, которыми звучат дома. Она не была похожа ни на одну из тех, что я слышала раньше, она была особенной, какой-то… светлой, умиротворяющей, что ли. Волны страха ослабевали, отступали, и я понемногу пыталась дышать. С каждым новым вздохом становилось всё легче.

– Всё в порядке. Просто… немного испугалась темноты, – еле слышно сказала я и шагнула вперёд. Потом ещё раз, ещё, стараясь не обращать внимания на страх. Потом снова и снова. Нота звучала всё громче, мне становилось всё легче. Хороший знак.

Под потолком вспыхнул свет, залил огромную комнату, в которой я оказалась ровно в центре. Передо мной стоял пьедестал, или алтарь, или как ещё можно было назвать этот монументальный кусок белого мрамора, возвышавшийся передо мной чуть выше, чем по пояс. Его венчала ровная площадка, на которой лежал светло-зелёный с белыми прожилками камень, друза размером с кулак, кристаллы в которой были чуть толще указательного пальца. Нота исходила от них, а значит, это и был волевик.

Нужно было убедиться. Не дожидаясь команды или чего-то такого, я наклонилась к камню и прислушалась. Нота зазвучала громче, сомнений не осталось – пел камень. Я кивнула самой себе и распрямилась, и не успела даже подумать об этом или сделать какие-то выводы, как камень поднялся в воздух на несколько сантиметров, медленно сжался в небольшой шар и засветился. У свечения был приятный голубой оттенок, он завораживал, и я застыла, наслаждаясь его видом. И даже забыла ненадолго о том, к чему всё это ведёт – ровно до того момента, как шар вытянулся примерно на метр в длину, принимая до боли знакомую форму.

– Ну, что там? – послышался встревоженный голос Кейна.

– Меч, – выдохнула я.

– Пусть твёрдая воля и ясный рассудок ведут тебя по пути воина! – грянул с потолка незнакомый мужской голос.

Вот так всё просто. Я протянула руку, краем глаза замечая, что волевик мелко-мелко трясся, будто в нетерпении. Я попыталась его коснуться, но не тут-то было – своенравный камень чуть опустился, так, чтобы я не могла до него дотронуться. Я подняла ладонь вверх, и волевик последовал за ней, оставаясь ровно на таком же расстоянии от кожи, на каком до этого поднимался светящийся шарик над мрамором. Он признал меня. Я – волевая. Воин. И теперь получила этот минерал в своё распоряжение, а в придачу – необходимость защищать деревню, выходить в ночные рейды и мстить маргандалорцам за всё то, что они творят на наших землях. И если ещё утром всё это казалось мне неподъёмным бременем, теперь же по венам разливалась тёплая уверенность: это – моё. Это – моя жизнь. Не может быть иначе. И песнь волевика будто соглашалась, звала сорваться в битву; она больше не казалась мне грустной или протяжной, но сильной, смелой и вдохновляющей.

Волевик как будто почувствовал моё настроение. Он перестал светиться, обернулся лентой и закрутился вокруг правого запястья, как будто вздумал стать браслетом. Я ощутила перемену в его ноте – теперь мне слышалось, что он был в полной боевой готовности, ожидал первой же мысли, чтобы последовать за мной в битву. И мне казалось, что я сама стала тонкой струной, настроенной на мой волевик, и что мы звучим в унисон и понимаем друг друга. И да – мой волевик. У этих слов особенная окраска, особенный вкус, и мне хотелось повторять их раз за разом. Несмотря на то, что мы никогда не сможем коснуться друг друга, мы с этим камнем будто за мгновение стали лучшими друзьями. Безумные, но потрясающие ощущения.

– Воин, – вымученно улыбнулся Кейн, когда я вышла из зала совета, так и не встретив никого по дороге. – Теперь и я буду бояться, когда ты будешь уходить в рейды.

Тусклое весеннее солнце светило в глаза, я прищурилась. Ткагарада встречала меня непривычной тишиной, было даже немного страшно – ни одной ноты в воздухе, как будто кто-то выключил звук. Была слышна только тихая песнь моего волевика, и то, если прислушиваться, но в этом не было нужды – я чувствовала её кожей, разумом, всем телом. Уверенность, горящая в моих венах, с каждой секундой разогревалась всё сильнее, жгла изнутри, подгоняла, заставляла действовать, и я поддалась ей. Я прижалась к Кейну. Он обнял меня в ответ, едва ощутимо поцеловал в лоб, и на несколько секунд мне было наплевать на всё, что произошло в зале. А когда он осторожно отстранился, я улыбнулась и скорее самой себе, чем ему, сказала:

– Есть прекрасный способ избежать этого. Выходить в рейд вместе.

Говорят, что Маргандалор и Ткагарада – не единственные поселения здесь, и чуть в стороне от нас находится город. В деревнях для него добывают сырьё, он перерабатывает всё это на фабриках и привозит нам в коробках готовые вещи – например, одежду, посуду, какие-то мелочи для дома. Всё это привозят Безликие – караванщики в длинных плащах, скрывающих фигуру и белых масках, скрывающих лицо. Ходят слухи, что на дорогах опасно, и потому Безликие никогда не показываются людям без такой униформы. Они всегда появляются раз в месяц, в случайный день, и так сложилось, что они приехали сегодня. И я успела получить свой подарок от мамы вовремя – это был чудесный серебристый ободок для волос, украшенный белыми цветами. Мама рассказывала, что папа подарил ей такой в тот день, когда предложил пожениться. Жаль, говорила она, он не сохранился, чтобы передать его мне – ещё до моего рождения их первый дом сгорел вместе с кучей вещей, среди которых был и тот самый ободок. Я долго разглядывала подарок и думала о том, что что-то такое мог бы подарить мне Кейн, раз мы любим друг друга. Должны ли мы уже завести семью? Жить вместе, отдельно от родителей? Я не знаю. И пока не готова спрашивать у мамы.

Это был очень долгий и сложный день, полный новых впечатлений. После был тихий семейный праздник до заката, а когда Рэй ушёл спать, мы с мамой и Кейном долго разговаривали о том, что произошло. Мама честно призналась, что у волевых есть тайна – все они слышат протяжную песнь волевиков, но только до того, как обретут свой. С этого момента все другие ноты стихали, кроме единственной и неповторимой. Я увидела в этом нотку романтики, на что Кейн пошутил, что будет ревновать. Ну и пусть. Если бы я могла, я бы тайком погладила свой браслет, но волевик отклонялся, прячась от каждого человеческого прикосновения, моего или чужого.

А потом мама и Кейн, будто сговорившись, хором сказали, что время уже позднее, а у меня завтра тяжёлый первый день в казармах, а потому пора укладываться. Оставалось только послушаться, что поделаешь. И, засыпая, я неожиданно задумалась: так значит, о том, что ты волевой, можно узнать и до того, как тебе исполнится пятнадцать, хотя нам говорили, что пытаться сделать это бессмысленно. Выходит, это было ложью. И если моя волевая жизнь начинается с такой маленькой лжи, не продолжится ли она ложью огромной?