Темно-синий - Холли Шиндлер Страница 49

Поддерживающей дозой является самая низкая доза, при которой шизофреник остается стабилен и действительно способен казаться нормальным человеком.

Мама вся покрывается потом, когда мы подъезжаем к стоянке рядом с Академией искусств. Но не из-за того, что ей плохо, не в этот раз. Она глубоко вздыхает и трясет руки, как будто хочет отряхнуть с них воду.

— Насколько было плохо? — спрашивает она, и ее голос дрожит от волнения.

Я пожимаю плечами:

— Это совсем не было…

— Ой, не надо, — стонет мама, закрывая лицо ладонями. Потому что она снова способна меня понимать.

Я не могу соврать ей. Просто посмотрев на меня, она уже знает, как ужасно она себя вела в Академии в тот день, когда заявила, что рисунок ее студента загорелся. И хоть мне досадно, что я не могу скрыть этого, мне нравится, что она вернулась. Мне так это нравится, что я беру ее руку и сжимаю в своей.

— Просто расскажи директору про лекарства, — говорю я, — и про терапию, и про генограмму…

— Конечно. Проще простого, — соглашается мама, щелкая пальцами, — я вернусь на работу.

Она выходит из машины, и я тоже выхожу, забирая с собой раскрашенный скейтборд. Я рада, что мама нервничает перед собеседованием и спрашивает меня, что я об этом думаю.

— Удачи! — желаю я.

— Удачи! Ха! — улыбается мама, тряхнув головой.

Она исчезает в здании, а я сажусь под кленом, что ближе всего к тротуару. Чем дольше я жду, тем больше мне кажется, что мое сердце все пропиталось жидким растворителем. Я даже не знаю, придет ли он сегодня.

Но он приходит. Он летит по тротуару на другом скейтборде, и с ним его друг с туканским носом. Когда Джереми замечает меня, он отправляет куда-то своего друга. Говорит что-то банальное, вроде «поболтаем позже», как будто ничего особенного не случилось.

И может быть, ловлю я себя на мысли, действительно ничего. Может быть, Джереми уже порвал с той коллекцией Ауры, со всеми теми штучками, которые, как он говорил мне, он сохранил, когда мы вместе ходили на мамины уроки живописи. Может быть, он выбросил их, потому что правда: лепестки розы, зажатые между страниц, это очень романтично, но ведь они всего лишь куски мертвого растения, верно? Разве не к этому сводится вся романтика? Держаться за ненужный хлам.

Прямо как в тот день, когда Джереми отдал мне свою доску, я чувствую себя огромной башней из шариков мороженого. Я таю, становлюсь мягкой. Мои ладони липкие, как почтовые марки.

Но я знала, что так и случится. И я вынимаю бабочку из кармана своего пальто. Конечно, это не настоящая бабочка, а просто кусок оранжевой цветной бумаги, сложенный в бабочку, — оригами. «Открой меня», — написано на теле бабочки большими печатными буквами (как в «Алисе в Стране чудес»), не то чтобы Джереми нужна будет инструкция, но мой почерк разлетается по крыльям взад и вперед. Просто посмотрев на бабочку, можно сразу понять, что внутри я написала Джереми записку. Боже, прямо как какая-нибудь девочка-ванилька, проводящая все уроки за написанием записочек, которые она потом опускает в ящик своей самой лучшей на свете подружки.

Я вылила в эту записку всё — про то, как мама стала своим собственным панцирем, и про тот пожар в музее, и почему я кричала ему такие ужасные вещи, и даже, господи, про Нелл, и про папу, и про Бренди, и про Керолайн, и даже — боже, не слишком ли? — про то, как поцелуй Джереми сделал меня свободной в тот момент, когда жизнь рассыпалась на кусочки. И может быть, написала я, если он все еще хочет, если я не самый ужасный тупица на планете, то, может быть, мы могли бы быть товарищами, вроде тех, что находят в Интернете свою любовь из средней школы после полувековой разлуки. Только нам не надо ждать годы — в этом нам повезло.

Может быть, написала я, мы могли бы стать по-настоящему прекрасными.

Я кладу бабочку-записку, на крыльях которой написано одно из моих самых сокровенных желаний, на скейтборд. Я раскрасила его в ультрамодном стиле. Вместо примитивной картинки я набросала абстрактные фигуры, добавив всплески черного и оранжевого, — узор на крыле бабочки-данаиды крупным планом, в надежде, что Джереми не забрызгает доску краской из баллончика в тот же момент, как принесет домой. Я вытаскиваю рулон клейкой ленты из кармана пальто и прилепляю бабочку к скейтборду — теперь она не улетит. Прежде чем убежать поджав хвост, я тихонько толкаю скейтборд вперед.

Когда Джереми наклоняется, чтобы взять бабочку, я уже исчезаю в здании Академии. Я не выдержу, если буду стоять с ним рядом, когда он будет читать.