Муха против ЦРУ - Евгений Некрасов Страница 41

Маша поняла, что если парами, то идти с Максимом придется ей. Она была не против: в схватке от него не будет толку, зато Максим легко узнает воров. Но Кэт придумала лучше:

— Вы с Максом расходитесь по Тихому: он в конец, ты в начало. Идете, поглядываете назад и все время друг друга видите. А мы с Таней так же расходимся по улице. Потом дворами мы выходим в Тихий, а вы — на улицу, и уже идем друг другу навстречу. Опять видим, кто где. Нарежем по одному кругу и сойдемся здесь через десять минут. Если кого-то не будет, бежим его искать.

Повторили для Максима и разошлись. Оглядываясь, Маша видела сутулую спину Тряпочного человека. Он даже не подозревал, что предстоящая операция куда серьезнее, чем поимка вора.

Десять минут — это много, когда у тебя сильные ноги, тренированное сердце и смелая душа, ждущая опасностей и приключений. Маша добежала до школы, повертелась во дворе и вышла на улицу, где разбился бордовый "жигуленок". Навстречу попалась Таня. Теперь она шла в Тихий тупик, а Маша должна была сойтись с Максимом где-то у гастронома.

По улице плотно шли прохожие. Тут и метро, и магазины — не то что в Тихом, где самое бурное место — старый клуб с танцами для тех, кому за тридцать. Маша уже поравнялась с гастрономом, а Максим не показывался. Зато зайцевских охранников было видно за версту. Двое в черной форме, с дубинками и пистолетами прогуливались у "Опеля", хотя сыщик при Маше строго приказывал им не выходить из машины.

Из "Опеля" высунулся охранник с телефоном в руке:

— Отбой, ребята! Прозевал Зайчик своего вора.

Не может быть! Маша подскочила и вырвала у него трубку. Как назло, она забыла имя-отчество сыщика и закричала:

— Зайцев, что случилось?

Со всех сторон к Маше тянулись руки. Уворачиваясь, она расслышала:

— Пустой тайник! Он через…

Машу немилосердно сцапали за волосы и отняли трубку. Она заплакала скорее от обиды, чем от боли. Сколько страху натерпелась в подвале, платье чуть не порвала, и нате: упустили воров. Сегодня выходной за стрельбы, завтра воскресенье, а в понедельник Сергейчика выгонят со службы. А наши разведчики за границей?! Вот что главное: теперь уже ясно, что официант неспроста нанял Зайцева, что за ворами охотится еще и другая, непонятная и темная сила…

— Кондратюк, отпусти девчонку! Видишь, плачет, — сказал кто-то в вышине.

— Ее в милицию надо. Чуть не убежала с нашей "трубой".

— А она вроде Зайчика по фамилии звала.

— Да нет, откуда ей знать!

— Отпусти. В милиции все равно отпустят: малолетка…

Маша почувствовала, что ее больше не держат, и пошла, даже не взглянув на лица охранников.

Смахивая слезы, она искала глазами Максима, хотя это было уже неважно. А впереди собиралась толпа, и чей-то визгливый голос, пробившись сквозь гомон, охнул: "Кирпичом!", и кто-то крикнул: "Скорую!"

Тогда Маша и увидела Нехорошего мальчика. Он шел прямо на нее, поправляя лямки сползающего рюкзака. Краденые вещи тянули книзу, рюкзак с каждым шагом сползал опять, и мальчик его подтягивал. А толпа позади него густела, опять кричали: "Скорую!", "У кого есть телефон?!" Прохожие оборачивались, и только Нехороший мальчик уходил, как будто ничего не слыша.

Он уверенно прошагал мимо, сдувая с глаз белокурый локон. Маша пошла за ним. Она уже поняла, что позади лежит Максим, это ему вызывают "Скорую".

Нехороший мальчик вскинул голову, как будто искал кого-то, и кивнул. Значит, нашел. "Черная куртка, черные брюки, глаза серые", — вспомнила Маша приметы вора. Приметы дал Максим. Максима — кирпичом…

И она заметила черную куртку, серые глаза. Вор прятался на остановке среди ждавших автобуса. Увидев Нехорошего мальчика, он отошел и поднял руку. Ему повезло: сразу же какой-то "жигуленок" замигал подфарником и свернул к тротуару. Мальчик ускорил шаг. А охранники, обученные, тренированные, вооруженные, хлопали дверцами своего "Опеля", готовясь отваливать.

Маша выхватила зайцевские наручники и побежала, застегивая один браслет у себя на запястье. "Опель" охранников отъезжал. Она дотянулась и на бегу врезала вторым болтающимся браслетом по ветровому стеклу. Успела заметить, как побежали трещины. Кондратюк, миленький, ты же вредный, ты же не простишь, погонишься за мной!

Синий рюкзак был уже близко, мальчик оборачивался на звук удара. Маша в два прыжка догнала его и вцепилась в рюкзак. Мальчик рванулся, Маша не отпускала, и тогда он кинулся "рыбкой" на асфальт, как в воду. Что-то треснуло; на тротуар посыпались, заскакали, покатились браслеты и цепочки, кольца и сережки. Так много золота, что оно казалось некрасивым и ненастоящим.

На миг Маша растерялась, не зная, то ли вора ловить, то ли спасать ворованное. А мальчик с обрывками лопнувшего по швам рюкзака на спине удирал на четвереньках, как ящерица, отбросившая хвост. Маша упала на него, придавив юркое тельце форточника, и ужаснулась — хрупким он оказался, ангелочек, сваливший Максима. Боковым зрением она видела, что вор бежит на помощь своему подручному, оставив ждущий с раскрытой дверцей "жигуленок".

Но Кондратюк не простил разбитого стекла.

Воя мотором на заднем ходу, к Маше подкатил "Опель" охранников. Вор, не добежав пяти шагов, остановился и стал пятиться. Серые глаза рыскали, он искал какую-то лазейку, наглый и беспроигрышный обман, чтобы спасти краденое золото, и еще не мог поверить, что все кончено.

— Помогите! Воровка! Держи ее! — вопил мальчик на одной ноте — жалобно, тоненько: он знал, как действовать на толпу.

Кто-то уже оттаскивал Машу. А она вывернула ногу в маленькой кроссовке, защелкнула на ней второй браслет наручников и почти спокойно сказала подбежавшему охраннику:

— Я от Зайцева. Берите вон того.