Серафина и расколотое сердце - Роберт Битти Страница 4

Серафина бежала по тропе через темный лес, через овраг, заросший древними кленами и болиголовом. Она чувствовала себя окрепшей и легко огибала могучие стволы самых старых обитателей леса.

В ушах ее звенело от пения древесных лягушек и квакш, от гудения насекомых, нос улавливал ароматы примул и луноцветов. Весь день ночные цветы спали, крепко сомкнув лепестки, но зато сейчас раскрылись и заблагоухали. Все вокруг казалось Серафине особенно ярким и живым, как будто она впервые открывала для себя новые чувства и ощущения.

Начались заросли рододендронов, светящихся в серебристом свете луны. Бражники зависали над белыми и розовыми цветами, ныряли в их глубину, тянули из чашечек нектар. Серафине казалось, что она слышит, как ударяют о воздух крылья ночных бабочек.

Над блестящими листьями лавра парили во тьме светляки. В небе среди серебряных облаков мягко вспыхивали зарницы, и откуда-то издалека ветерок доносил чуть слышные раскаты грома.

«Все как-то странно», — сказала себе Серафина, с недоумением оглядываясь вокруг. В ту последнюю ночь, которую она помнила, стояла зима, а сейчас воздух был удивительно теплым. И все эти растения и животные зимой спали. Неужели волшебство поляны Ангела распространилось на весь остальной лес?

Девочка снова посмотрела на луну и резко остановилась. Луна была еще не совсем полной, но большой и яркой, светящейся справа и затемненной слева.

Но так не должно быть! Серафина наморщила лоб. Когда она стояла на лоджии, луна была полной. Значит, то, что она видит сейчас, невозможно.

Серафина отлично знала, что полнолуние бывает только раз в месяц, затем в течение четырнадцати дней луна убывает, при этом светится ее левый бок, а правый бок все усыхает и усыхает, пока в одну из ночей не наступит полная темнота. После этого четырнадцать ночей луна прибывает с правой стороны до самого полнолуния. А потом все повторяется.

Для Серафины луна была огромным, висящим в небе календарем, по которому она отслеживала ночи своей жизни, когда в одиночестве обходила Билтморское поместье. Вечно повторяющиеся фазы ее бледной приятельницы, медленное передвижение по небосводу сверкающих звезд и пяти самых ярких планет были привычными и неизменными всегда, сколько Серафина себя помнила. Обитатели неба были ее ночными братьями и предрассветными сестрами. Она разговаривала с ними и училась у них, как у членов собственной семьи, которых постоянно видела рядом.

Но сейчас Серафина в полной растерянности смотрела на сестрицу луну. В висках у нее стучало от волнения, пока она пыталась понять, что же произошло. Луна светилась справа — значит, она прибывала с каждым днем. Но прошлой ночью луна уже была полной! Куда же ей расти дальше?

Но и Серафина не могла очутиться в прошлом, накануне полнолуния! Или же… хотя поверить в это так же трудно: она пробыла под землей дольше, чем длится фаза луны.

«Выходит, с той ночи прошло двадцать восемь ночей, а может, и больше…» — изумленно сказала себе Серафина.

Ветер зашелестел в верхушках деревьев, словно лесные духи взволнованно зашептали друг другу, что девочке удалось раскрыть хитрость вселенной. Время летело вперед. Время летело вспять. Все было не тем, что казалось. Людей хоронили глубоко под землей, а они возвращались обратно. Серафина попала в мир, где возможно все.

Небо осветилось от вспыхнувших одна за другой зарниц. Они безмолвно заплясали среди облаков, а потом с гор скатился далекий гром.

Серафина всегда умела видеть то, что недоступно другим людям, особенно ночью, но сегодня лес казался ей еще более волшебным, чем обычно. Она видела, как ночные цветы раскрывают лепестки навстречу луне, как мерцает свет звезд на прозрачных крылышках насекомых. Она ощущала, как ветер нежно скользит меж ветвей деревьев, закручивается вокруг ее тела, касается ее кожи. Она чувствовала твердость земли и камней, на которых стояла. Капли вечерней росы на листьях клевера вдруг ярко сверкнули, а мгновением позже в ее зрачках вспыхнул свет зарницы. Вода, земля, свет, небо… Она словно стала частицей основных элементов, из которых был сложен мир, она двигалась и дышала в едином ритме с ночью; слилась с ней, как никогда еще не сливалась.

Серафина зашагала дальше, но вдруг заметила впереди меж деревьев пятно тьмы. Девочка озадаченно склонила голову набок. Что это? Тень? Непонятно. Она сощурила глаза и вдруг поняла, что тьма движется. Не к ней, не от нее, она просто покачивалась в воздухе черной волной.

У Серафины по телу пробежали мурашки. А вдруг эта волна как-то связана с той темнотой, что накрыла ее в Билтморе?

Девочка понимала, что лучше ей уйти подальше от этого места, но любопытство, как всегда, потянуло ее поближе. Остановившись в дюжине шагов от тьмы, Серафина принялась ее разглядывать. Тьма был примерно пяти футов длиной, она парила над землей, как длинный вымпел на ветру. И она была черной — чернее не бывает.

Внезапно между деревьев задул ветер. Порывом подняло с земли и закрутило вокруг девочки сухие листья. Ветви над ее головой начали гнуться и скрипеть, как искривленные руки стариков, самые слабые посыпались ей на голову и плечи. Мелкими брызгами окатило лицо, и только тогда Серафина сообразила, что гроза уже совсем рядом. И почти сразу увидела темную фигуру, которая двигалась между деревьями в ее сторону.

Едва не поперхнувшись от неожиданности, Серафина мгновенно приникла к земле, подползла к наполовину поваленному дереву и скользнула в ямку, образованную вырванными из земли корнями. Вжавшись как можно глубже во впадинку, она осторожно посмотрела наружу сквозь сеть переплетенных корней.

Человек, существо или еще что-то шло к ней не спеша, как хищник, вынюхивающий добычу. Оно передвигалось на двух длинных неуклюжих ногах, сильно сутулясь и свесив голову. Его плечи медленно поворачивались то в одну, то в другую сторону, когда оно оглядывалось по сторонам. Даже сгорбленное, существо было очень высоким, с длинными крючковатыми руками, которые болтались перед ним, как у богомола. Вытянутые вперед пальцы на вращающихся кистях напоминали белые чешуйчатые когти с острыми, загнутыми концами. Существо уверенно двигалось к цели, загребая ногами палую листву и поскрипывая костями, как старое дерево — ветвями.