Картина с кляксой - Валерий Гусев Страница 4

В общем, музей нам понравился. Там было много всего. И все было какое-то настоящее, непохожее на холодные экспонаты. В подсвечниках торчали оплывшие свечи, в камине грудились обгоревшие поленья. На столике лежала раскрытая книга, и возле нее стояла кофейная чашка. Все часы – и напольные, и на каминной полке, и на стенах – мерно тикали и в положенное время хрипло отбивали положенный час. Старинное оружие, развешанное по настенным коврам, было готовым к бою. Даже громоздкая карета в углу казалась уютной детской спаленкой. Доисторической такой.

В общем, полное впечатление, что в этом древнем доме до сих пор живут люди. И нормально пользуются всеми доисторическими предметами. Читают, играют в карты, танцуют при свечах, заводят часы, дремлют в глубоких креслах. Привидения такие. Или домовые…

Алешке больше всего понравился самый просторный зал с колоннами. Экскурсовод тетя Липа, чуть не падая в обморок от восторга, рассказывала, что здесь проходили всякие балы под большой оркестр. Он располагался на каких-то антресолях у дальней стены, скрытых красивой загородкой.

– Как бы туда залезть, – помечтал Алешка.

– А никак бы, – огорчила его тетя Липа. – Лестница с той стороны, за запертой дверцей.

Алешка вздохнул, еще не зная, что… Впрочем, все по порядку.

Сейчас в этом зале никаких, конечно, балов не случается. Сейчас здесь висят по всем стенам, между колоннами, прекрасные картины старинных мастеров. Всякие сельские пейзажи, морские волны у скал и женские портреты. Он у них так и называется – Зал классической живописи.

И каждый раз, когда мы в нем оказывались, там уже сидел перед мольбертом на складном стульчике молодой юноша. Скромный такой. Худенький.

Алешка в один миг с ним познакомился.

– Дим, его зовут Истомин, он на художника учится. У него сейчас каникулы. И он срисовывает старинные картины, чтобы получше научиться самому рисовать. И мне показалось, что он голодный.

Мне тоже. На нем была всегда одна и та же старенькая ветровка и сильно поношенные кроссовки с разными шнурками. Но он этого не замечал. Он так старательно работал, с таким блеском в глазах, что ему можно было позавидовать. И рисовал он здорово. Ничуть не хуже, на мой взгляд, чем развешанные по стенам классики, у которых он учился. Во всяком случае, очень похоже, не отличишь.

Истомин упорно трудился до самого вечера, когда директор музея, маленькая такая шелестящая старушка, начинала с намеком позванивать ключами.

– Сейчас, сейчас, – бормотал он, делая последние мазки и собирая кисти.

Чуть позже в музей приходили Грей и дядя Кузя. Они обходили все здание, проверяли окна и двери, запирались и садились пить чай. Уже до самого утра.

И вот в этот раз Алешка пошел в музей не просто так. В этот день там открывалась выставка новых работ местного художника Славского. Наш Алешка и сам здорово рисует, поэтому ему было интересно посмотреть на работы коллеги – гениального (так в афишке было написано) профессионала.

Про это событие даже местная газета что-то там написала. Про какое-то «современное явление в ретроспективном изложении». Мы эту газету, конечно, не читали. Просто мама, когда у нее вышла из строя разделочная доска, обрабатывала на ней селедку и потом поручила мне эту газету с рыбьими потрохами отнести на помойку. Я по дороге, чтоб не скучно было, заметку прочитал. Кстати (и это очень важно), Алешка из этой доски сделал кормушку для синичек. И аккуратно каждый день насыпал на нее семечки – не ленился бегать за ними в наш магазинчик. Но я об этом вспомнил… так, чтобы было ясно многое другое. Которое еще впереди.

Когда Алешка в своих стираных кроссовках подошел к дубовым дверям музея, на которых вместо ручек красовались бронзовые львиные морды с медными кольцами, там уже топтались местные бездомные Вася и Бася, муж и жена. Они трогали дверные ручки, словно взвешивали их, и переглядывались. Наверное, прикидывали, как здорово эти ручки выглядели бы на их двери. Потому что они не были совсем бездомными – на окраине поселка у них была скромная хижина, в которой местный участковый время от времени находил украденные у населения вещи.

Бася и Вася вежливо посторонились, и Алешка вошел в музей.

Презентация намечалась в небольшом зале, куда поставили стулья и столик с букетом цветов в вазе. Впрочем, цветов сначала не было, была только одинокая ваза, про цветы забыли.

– Ах, как неудобно получилось, – начала падать в обморок тетя Липа. Но не успела: на глаза ей попался Алешка. Она ему подмигнула, он ей кивнул – мол, все будет путем. Схватил вазу и помчался к выходу.

– Вазу не разбей! – крикнула ему вслед тетя Липа. – Она старинная!

– Ага, ее разобьешь! Она железная.

Лешка выскочил на улицу, надеясь собрать букет с клумбы возле входа в музей. Облом! На скамеечке возле клумбы грелись на солнышке, нюхали цветы и мирно потягивались Бася с Васей. Все-таки свидетели.

Но Алешка не растерялся, вернулся в музей, где в одном из залов приметил на окне цветущую в горшке герань. Хорошо, что не кактус. Он быстренько выдернул кустик из горшка, стряхнул с корней землю и «посадил» герань в старинную железную вазу. Залил в нее воду из графина. Поболтал немножко. Чтоб лучше прижилась.

– Какая прелесть! – восхитилась тетя Липа и поставила вазу с цветами на стол. – Где же ты их купил?

– Мне их подарили, – ответил Алешка и уселся в самом первом ряду. Посетителей собралось довольно много, потому что в последние годы культурные мероприятия в поселке стали большой редкостью. Правда, там был Дворец культуры, но сейчас в нем разместился торговый центр. Еще был и кинотеатр, но сейчас в нем разместился крытый вещевой рынок.

Рядом с Алешкой сел какой-то рыжеватый иностранец с голубыми глазками и в веснушках по бокам носа.

Публика в зале собралась вежливая и культурная. Все тихо переговаривались, а когда появился гениальный художник Славский, дружно захлопали ладошками.

«Славский, Дим, он почти совсем как настоящий художник» – это Лешкины слова. Он был в бархатном зеленом пиджаке с пышным бантом на шее и в шляпе, как у Боярского. Он не снял эту шляпу, даже когда уселся за столик. Совсем как Боярский. Тот, наверное, даже спит в шляпе. Но здесь Алешке это здорово не понравилось. Он с раннего детства хамства не выносит.

Алешка был не одинок. Встала какая-то женщина и намекнула художнику, что он в помещении, что здесь присутствуют дамы и неплохо бы из уважения к ним и из элементарной культуры снять шляпу.

– Не могу. – Славский, как бы извиняясь, с небольшой улыбкой широко развел руки. – Не могу, милая дама. Это мой творческий имидж. Аллочка Пугачева носит парик, а я шляпу. Людям искусства можно прощать маленькие слабости.

Ответом была тишина. Только Лешка хмыкнул (как потом оказалось, не зря), а его сосед чмокнул. Он все время в восхищении качал головой и чмокал. Будто сосал конфетку. Хотя чмокать в восхищении было еще рано: картины на задней стене, за спиной художника, были завешены синей шторочкой.