Тайна графа Эдельмута - Анжелина Мелкумова Страница 37

— Именно, — поклонился граф. — Это мой сюрприз. Выбирайте, ваше высочество, любого гомункулюса, какой вам понравится.

Что тут началось!

— И мне!.. И мне!.. — кричали фрейлины, хватая то одну колбу, то другую. Звенело стекло, дрожали полки, кувыркались человечки внутри своего хрупкого мирка.

— Осторожно, осторожно, — вынужден был предостеречь граф. — Если колба разобьется, м-м… не миновать маленькой неприятности — человечек исчезнет. М-да…

Принцесса Розалия выбрала самую красивую девушку: с белокурыми волосами, в алом платье и с драгоценным поясом. Крохотная девушка — прелесть! — не отрываясь, любовалась на себя в зеркальце. Каждая из фрейлин, не желая отставать от своей госпожи, тоже выбрала себе по гомункулюсу: разумеется, чуть-чуть менее богато одетого и чуть-чуть менее красивого.

Одна лишь только сестра Матильда ничего не взяла, понуро стояла у стены и траурно взирала на всю веселую компанию.

— Видите, сестра Матильда, ваше чутье вас подвело, — говорила принцесса, любуясь своим подарком. — Ну же, не хмурьтесь, а выберите себе тоже что-нибудь интересненькое.

— Нет, дитя мое, — покачала головой монахиня. — Нет, я не возьму никого. Поверьте мне: все эти бедняги, заключенные в пробирки, были когда-то настоящими людьми.

На какой-то миг принцессу взяло сомнение.

— Гм… да? Гм… Послушайте, граф, а как же… девушка-кабан? Ведь я собственными глазами…

— Ах, эта, — граф рассмеялся. — Эту полоумную я велю поймать. Теперь я знаю, куда делась кабанья голова со стены моей охотничьей гостиной. Как я скорблю, что в моем замке ваше высочество подверглись такому страху. Нет, все же мне нет прощения. Чем, чем мне искупить свою вину? Что сделать, чтоб загладить плохое впечатление? Ах, вот, уже придумал. Оставайтесь в моем замке еще на пару неделек — мы устроим чудную охоту, пригласим сюда наилучший театр, чернокожих танцовщиц, искусных жонглеров, мы устроим такой пир…

Граф осекся, заметив недобрый взгляд Матильды.

— Естественно, все это — в перерывах между молениями.

— Все-таки лаборатория — отличная вещь. Дома надо будет завести такую же, — напевала принцесса чудным контральто, переступая порог комнатки с гомункулюсом под мышкой.

— Точно такую же, точно такую же, — подпевали фрейлины звучными сопрано, унося следом своих гомункулюсов.

— Моя лаборатория — ваша лаборатория, так же как мой замок и мое сердце, — звучал под сводами подземелья бархатный баритон графа.

— Нет, граф, про сердце забудьте. И вообще, мы уезжаем завтра, — почесала нос принцесса. — А это что?

— А это еще что? — повторили фрейлины, ища глазами, куда это смотрит принцесса.

Принцесса смотрела на стол. А на столе лежали…

Ах, кругленькие! Ах, вкусненькие! Посыпанные сахаром и такие разноцветные!..

— Конфеты! Конфеты! Мы очень любим конфеты! — захлопали в ладоши фрейлины.

— Вот секретник! — восхитилась принцесса. — Он нам и второй сюрприз припас напоследок — а ничего не говорит. Знает ведь, я люблю сладкое. Ну что, граф — вы нас угощаете или нет?

Несколько мгновений граф молчал. А что, это будет почище варианта с «приходом монахини». Он медленно протянул руку к коробке с конфетами.

— Я только хотел еще раз уточнить… Как ваше высочество сказали — останетесь еще на пару-тройку недель в замке или?..

— Нет, нет, завтра же уходим, — помотала принцесса головой. — В замке, видите ли, не такая благочестивая обстановка. Так что же насчет конфеток?

Губы графа растянулись в улыбке.

— Угощайтесь, ваше высочество. Берите вот эту, она самая вкусная.

— И нам! И нам! — потянулись фрейлины.

— Не-ет! — пронзигельнозакричал вдруг маленький «паж».

— Отыди, дьявол! — бросилась вперед Матильда, пытаясь вмешаться.

Но их голоса потонули в радостном визге «Нам тоже! Нам тоже!.» двенадцати фрейлин.

А святая Матильда, получив от графа Шлавино сильный пинок в живот, повалилась на каменный пол.

* * *

Спустя недолгое время, перешагивая через бестолково скачущих и без умолку кудахчущих кур, граф пробрался к столу.

Подобравшись, вытряхнул из клетки кроликов. А на их место запихнул крупную гусыню с королевским хохолком на голове.

— Шшшшш! — гневно прошипела гусыня, просунув шею сквозь прутья.

— Пусть ваше высочество меня простит, — церемонно поклонился граф. А наглые глаза так и смеялись. — Через пару-тройку недель будет готов соглашательный порошок, и тогда… тогда вы снова станете человеком. Однако предварительно откушав соглашательного порошка. После чего ваше высочество охотно согласится: первое — стать моей супругой, второе — передать мне свои обширные владения. Мы славно заживем в этом замке, — улыбнулся Шлавино, — и будем вместе делать гомункулюсов.

— Гак! Гак! Гадденышшш! — вытягивая шею, негодовала гусыня.

— Ку-дак, так, так! Все так! Все так! — кричали, хлопая крыльями, куры.

Граф отвернулся и устало потянулся. Ну вот, все обернулось к лучшему. Оставался только маленький штрих, последняя пылинка… Где же она?

Перешагнув через бесчувственное тело монахини, он снял со стены факел и посветил в темноту.

В дальнем углу комнаты, вжавшись в стену, стояла Эвелина.

…Эвелину трясло крупной дрожью. Перед глазами плясали в бешеной пляске полки, склянки, гомункулюсы… Все вокруг было как сон — кошмарный, не прекращающийся сон.

Собственно, она находилась в этом состоянии уже давно — с тех пор, как, очнувшись от обморока, огляделась в комнате с гомункулюсами. Или чуть позже — когда граф, пошарив на полке, стащил оттуда колбу с графом Эдельмутом.

Да, это был он, сомнений не было. Она сразу узнала его — того самого мужчину с портрета в замке Нахолме. Даже золотая цепь осталась на нем. Та золотая цепь, с которой она играла младенцем.

«Это тень, — сказал тогда Шлавино, держа в ладонях колбочку. — Человечек, которого ты видишь, не сотворен из плоти. То просто тень — душа, заключенная в колбу».

«Где же мой отец на самом деле?» — плача, спросила Эвелина.

А Шлавино расхохотался: «О, я превратил его в одно расчудесное существо». И хохотал так долго и отвратительно, что Эвелину затрясло…

Ее трясло все те долгие часы, пока она сидела в комнате с гомункулюсами и смотрела на отца.

Ее трясло и тогда, когда она услыхала, как снова открываются двери и входят принцесса и фрейлины.

Ее трясло, и когда расхватывали подаренных гомункулюсов.

И только когда принцесса и фрейлины потянулись за конфетами, сон прошел на какое-то время. Она кричала, просила, умоляла принцессу, пожалуйста, не есть конфет…