Вратарь республики - Лев Кассиль Страница 36

— Такая, понимаешь, петрушка вышла… — смущенно забормотал Антон.

Он подробно рассказал о происшествии, виновато улыбнулся.

Милиционер, не в силах скрыть восхищения, поглядывал на него снизу вверх, и румяное его лицо теряло официальность.

— А я ведь вас признал, — сказал вдруг он Баграшу. — Я на матче вас видел, вполне приличная командочка. Вот этот товарищ, — указал он на Баграша, — в центрэ играет, а вы вот, — кивнул он на Фому, — полусредним стоите. Я к этому делу сам привержен. Футбол — явление отважное.

Гидраэровцы гордо улыбались.

— А это, значит, ваш будет? — спросил милиционер.

— Наш, товарищ милиционер, будущий чемпион.

— Очень приятно! — сказал милиционер. — Снежков моя фамилия. — Он строго повернулся к Антону. — Ну, принимая во внимание ваше провинциальное положение, как вы являетесь приезжий, то хочу вас предупредить за уличное нарушение…

И милиционер откозырял. В дверях он обернулся.

— Ну и парень! — не выдержал он. — Геркуланум!.. [21]

— И шумный же ты человек! — сказал Карасик, обнимая Антона. — Не успел явиться, уже нагрешил.

Антона тормошили, с него стаскивали тулупчик.

— Молодец, приехал! — хлопнул его по плечу Баграш.

Антон вынул из заднего кармана брюк бумажник, покопался в нем и вытащил аккуратно сложенный документ. Этот документ дал ему горсовет физкультуры, отпуская в Москву.

Баграш взял документ и прочитал его вслух:

— «Дано сие вратарю сборной города Кандидову Антону Михайловичу в том, что за истекший сезон он не пропустил ни одного мяча в ворота и за проявленную инициативу, способствующую спасению города во время паводка, награжден грамотой и почетным знаком спасения на водах…»

— Здорово! — сказал Баграш. — Спасение на водах целого города.

— Теперь держитесь! Первенство Москвы наше! — закричал Фома.

— Опять? — иронически спросил Бухвостов.

Но Антон сдернул с себя пиджак и засучил рукава:

— Принимаю! Усохнуть мне на этом месте — ни одного мяча сроду не пропущу!

Он отбежал в конец зала и стал там, где когда-то были церковные царские врата. Мяча под рукой не было. Оглянувшись, Бухвостов схватил со стола большой глобус, снял с ножки и бросил в Антона. Ловким приемом вратаря Антон поймал над головой желто-голубой глянцевитый шар.

— Стой, замри! — сказал Карасик.

Антон стоял в царских вратах. Не целиком закрашенные угодники плавали за его плечами на взбитых облаках. Рослый и плечистый, он держал над головой модель планеты.

— Геркулес с глобусом! — сказал торжественно Карасик и подмигнул Антону. — Геркулес с глобусом… Вот такой стоял перед театром Шекспира [22].

— Комсомольцы! — вмешалась мама Фрума. — Комсомольцы, рабфаковцы, допризывники, что вы делаете? Человек с дороги, человек устал, а они его уже футболят, они его уже мучат… Не обращайте на них внимания — они просто сумасшедшие. Идемте, я вам дам умыться, закусите с дороги. Вы любите яичницу?

— Обожаю! — сказал Антон, послушно следуя за маленькой старушкой.

— Омлет или глазунью?

— Глазунью.

— Ах, какая досада! А я сделала омлет!

— Глубоко обожаю омлет, — сказал Антон.

Тут он увидел Настю. Настя стояла в сторонке и с радушным любопытством смотрела на него.

— Извиняюсь, — сказал Антон, — кажется, я не поздоровался… Такая петрушка! Извините, не заметил, здравствуйте.

— Ничего, — сказала Настя. — Ничего, я маленькая, трудно сразу заметить.

— Ничего подобного, совсем наоборот даже… — забормотал Антон. — Это просто с моей стороны даже непростительно…

— Омлет стынет! — закричала мама Фрума.

До ночи обо всем договорились. Баграш устраивал Антона в свою бригаду, сперва чернорабочим. Одновременно Антон поступал на учебу в заводской комбинат. Поселили его в одной комнате с Карасиком.

— Ну, мама, — сказал Баграш, — готовьте большой силос! Будем принимать.

И, когда на столе появилась миска с «большим силосом», то есть с винегретом, и руки всех сошлись на половнике, Антон возложил поверх всех рук свою мощную длань.

— Теперь повторяй за нами, — сказал Баграш.

Старательно окая, Антон повторял:

— Сим черпаю и вкушаю, сим клянусь, равный среди равных, на водах и на зеленом поле битвы славить надежной доблестью коммунара и верной советской службой свой очаг, и дом, и веселое товарищество наше. И если нарушу я словом, делом или тайной мыслью закон дружбы и труда, то не будет мне места за этим столом изобилия, и да минует меня круговая чаша!

— Ура! — рявкнули гидраэровцы и, рассаживаясь, запели свою песенку, давно уже сочиненную сообща для подобных случаев:

Сегодня старт! И смотрит с карт

Кривая даль похода.

Нас ждут и доблесть, и азарт,

И свежая погода.

Баграш, величественно орудуя половником, накладывал на тарелки винегрет. Ребята пели, раскачиваясь на стульях:

Лети, вода, греми, вода,

Налево и направо!

А ну, рваните, форварда!

Нас ждет любовь и слава.

Антон смотрел на поющих, то широко улыбаясь, то вдруг очень серьезно, не зная, как полагается держаться в таких случаях. Он был и сконфужен и польщен, Баграш дирижировал половником.

В походе мча и у мяча —

Одной полны мы страсти…

Но ждет нас финиша причал,

И там мы скажем: «Здрассте»…

В двенадцать часов все разошлись.

Фома Русёлкин и Бухвостов жили в одной комнате. Как всегда, перед сном они искали тему для спора. Сегодня эта тема легко нашлась.

— Ну и малый этот Антон… — начал Фома.

— По виду ничего еще нельзя сказать, — тотчас возразил Бухвостов.

— Нет, это сразу видно.

— Поглядим, тогда будет видно.

— В тебе чутья нет, Коля.

— Во мне чутья нет?.. Поздравляю!

Спор был на мази.

Баграш уже собирался спать и сидел без кителя. Он читал принесенную ему из библиотеки Карасиком книгу. Вдруг к нему постучалась Настя.