Муха и влюбленный призрак - Евгений Некрасов Страница 35

— Меня ждут в академии, — ответил Дед. — Вы должны меня понять как преподаватель преподава­теля.

Директор вздохнул и расписался на каком-то листочке. «Справка об успеваемости» — вверх нога­ми прочитала Маша. В жидком ряду ее отметок, по­лученных за три недели учебы, не было двойки Деревяныча.

— Что смотришь? — поймал ее взгляд директор. — Это была воспитательная двойка, за поведение, а не за математику. Хочешь, я ее в дневнике зачеркну?

— Не надо, — сказала Маша, — пускай остается на память.

А директор сказал:

— Ты смотри там, в Москве, не урони авторитет Укропольской средней школы!

— Не уроню, — пообещала Маша, и директор с торжественным видом пожал ей руку, как будто от­правлял ее на задание.

Маша вышла в коридор и разревелась. Укропольская жизнь оборвалась неожиданно, как пленка в стареньком городском кинотеатре. Только что герои скакали на конях, сражались и целовались, и вдруг мелькает половинка кадра, на экране белым-бело, а на душе обида, как будто тебя нарочно обманули.

— Выше нос, Муха! Мы еще вернемся, — догнал ее Дед. — Поехали, завезу тебя домой. Соберешь ве­щи, а там и я приеду.

— А ты куда в мундире, мой генерал? — спросила Маша. Никто не мог заставить Деда надеть форму. Он даже к президенту ходил в штатском.

— К Евгень Евгеньичу в больницу. Его там лечат кое-как: положили в палату на восемь человек; ле­карств, говорят, не хватает. Посверкаю погонами, может, его устроят получше.

— Ты как хочешь, но я дождусь перемены и по­прощаюсь с ребятами, — твердо сказала Маша.

Дед не стал спорить:

— Но потом — сразу домой! У тебя три часа на сборы.

— А чемоданы? Мама все забрала.

— Попросишь в магазине картонных коробок. Ку­пи, если так не дадут. Да, у нас дома один человек...

— Кто?

— Сюрприз! Хороший человек. Попроси его, пусть поможет книги укладывать. — И Дед как моло­дой побежал вниз по лестнице.

Маша вернулась в класс. Была математика, хотя чо уже совсем не важно; Деревяныч увидел у нее в руках справку об успеваемости и улыбнулся. Те, кто сидел поближе к Маше, стали шептать: «Зачем тебя вызывали?» — а те, кто сидел подальше, бросали за­писочки. Деревяныча никто не слушал, и он сказал:

— Алентьева, объясни всем, зачем тебя вызыва­ли, а потом мы с твоего позволения продолжим урок.

Маша объяснила, и сразу по классу побежали ше­потки:

— Прямо сейчас?

— Ну, ты даешь, Алентьева!

— На поезде или на машине?

Наташка заревела. С первой парты к Маше под­скочила Лена Козырева и повисла у нее на шее. Вот это неожиданность! С Леной они не особенно дру­жили, просто ходили друг к другу на дни рождения. Ревнивая Наташка обняла Машу с другой стороны, и тогда к ним бросился весь класс. Деревяныч, не до­писав на доске формулу, со стуком бросил мел:

— Прощайтесь, математика подождет, — буркнул он и уселся за стол. А потом вдруг встал и над голова­ми обступивших Машу ребят протянул ей свою зна­менитую ручку с золотым пером:

— Держи, Алентьева. На память. Учись хорошо, а то отберу.

— Как же так, Дмитрий Ваныч?! — растерялась Маша. Все знали, как Деревяныч дорожит своей руч­кой. — Вы же из Гонконга ее привезли!

— Да нет, та ручка сломалась давно, — признался Деревяныч. — Эту я купил в Сочи, хотя она сделана в Гонконге.

Маша подарила Деревянычу свою ручку, тоже не­плохую, купленную Дедом в Москве к первому сентября. А с Наташкой поменялась сумками (ведомая давно хотела розовую, как у нее). Тогда все стали ме­няться с Машей чем попало: карандашами, флома­стерами, ластиками, линейками. Боинг в суматохе махнулся дневниками (Маша обнаружила подмену только в Москве). На всех вешей не хватало, и она стала меняться уже обмененными.

Настя Шушкова стояла в стороне и криво улыба­лась. Они с Машей соперничали: Настя училась луч­ше, зато Маша была красивее; Настя играла на пиа­нино, а Маша в пейнтбол, и класс не мог решить, кто из них первая. Теперь первой оставалась Шушкова, и Машу кольнула ревность. А потом она увидела, что у красивого двоечника Воронина красные глаза — неу­жели плачет, как Наташка?

На перемену выкатились всем классом, толкаясь в дверях. Маша уже ревела хором с Наташкой, и многие девочки тоже плакали. Ее целовали, ей жали руки, причем Петька затесался в очередь целующих девчо­нок, и Маша даже не стукнула его по губам. Красивый двоечник Воронин топтался позади всех. Маше уже нечего было ему подарить; она пошарила по карма­нам, нашла платочек и протянула Воронину:

— Утрись и не реви.

— Стану я реветь из-за тебя! У меня конъюнкти­вит — глазное воспаление, — ответил Воронин, пря­ча платочек к сердцу. Маша подумала, что в Шушкову почему-то всегда влюбляются тихие аккуратные мальчики, а в нее — шпана и двоечники.

Она ушла, не дожидаясь конца перемены, чтобы не сорвать и следующий урок. На лестнице ее догна­ли Боинг и Петька.

— А ключ-то! — сказал второгодник.

Да, ключ от подвала остался у Маши. Сегодня все четверо договорились идти в катакомбы. Даже На­ташка собралась с духом: ей хотелось еще раз встре­тить Белого Реалиста и переспросить, может, он чего напутал с женихом.

— А давайте сбегаем! — попросила Маша. — Не­надолго, а? Надо проверить одну мысль. Ну, опо­здаете немножечко на урок.

— Мы и прогулять можем, — великодушно согла­сился Боинг. — А что за мысль?

— Увидишь. Только нужна широкая доска.

— От стола подойдет?

— В самый раз.

Договорились встретиться на черной лестнице.

Маша, чтобы не возвращаться мимо своих, по­шла через второй этаж. Там гоняли малыши. На старшеклассницу они смотрели, как пещерные люди на случайно забредшего в их владения мамонта. Ма­шу обстреляли жеваной бумагой и коварно бросили ей под ноги бомбочку с толченым мелом. Она знала эту дурилку и перешагнула безобидный с виду бу­мажный шарик. По восторженному вою за спиной можно было догадаться, что кто-то пнул бомбочку и обсыпался мелом.

Пока малышня разбиралась, кого бить по шее, Маша справилась с замком и вышла на черную лест­ницу. Петька с двумя сумками, своей и Боинга, уже ждал у бобрищевской железной двери. Сверху спустился Боинг, стукаясь об углы доской.

— На чердаке взял, — объяснил он. — Иванов туда сволок половину рухляди из подвала.

Доска была что надо: широкая и длинная, от учи­тельского стола. Чтобы протащить ее из подвала в ка­такомбы, пришлось вынуть из стены все четыре камня.

— Сюда, — Маша посветила фонариком в штрек, ведущий к колодцу.

Мальчишки все поняли.