Тайна графа Эдельмута - Анжелина Мелкумова Страница 32

— Одежда явно с чужого плеча. Но у меня-то, у старой доброй принцессы Розалии, всегда найдется лишнее платье для бедного ребенка. Да, лишнее платье и коробочка с отличным пионовым бальзамом.

Спустя недолгое время Эвелина стояла в окружении восхищенных фрейлин, ощупывая новую белоснежную рубашку, украшенную серебряным шитьем лиловую курточку, розовые чулки, лиловую шапочку с высокой тульей и кинжальчик на боку — все, снятое с одного из пажей принцессы. На ногах девочки умильно красовались мягкие туфельки с длинными-предлинными, похожими на мышиные хвосты, носами.

— Ну вот, мой мальчик, — улыбалась ее высочество, и добрые морщинки разбежались по ее лицу, — я спасла тебя от простуды, а этот костюмчик — твой навсегда. Теперь же, будь добр, покажи нам замок.

Вот так и сказала — «покажи нам замок». И Эвелине сразу стало нехорошо. А если… а если вот сейчас она столкнется лицом к лицу с графом Шлавино? Что будет тогда?.. Кроме того, ведь она совсем не знает замка!

Не помогло ничего — ни жалобы на головную боль, ни на сухое першение в горле, ни на кажется-начинающийся-жар…

— Ах, плутишка, я вижу тебя насквозь, — сказала принцесса, очень этим напугав девочку. — Ты просто хочешь улизнуть во двор, чтобы поиграть в салочки. Поверь мне: если вовремя переодеться в сухое и натереть грудь пионовым бальзамом, ни одна простуда к тебе не подступится. Ай-ай-ай, нехорошо обманывать, а то все расскажу графу.

— Ай-ай-ай… Ай-ай-ай, — качали головами фрейлины.

— Ну-ка марш показывать нам замок! — И наградив «пажа» легким материнским подзатыльником, принцесса послала его вперед.

Однако все обошлось как нельзя лучше. Быть гидом, даже в незнакомом замке, оказалось делом на удивление несложным. Эвелине только и надо было, что идти впереди процессии, отворять двери и с поклоном пропускать свиту принцессы. Дамы сами комментировали увиденное.

— О-о, дивный кубок!..

— О-о, знатный меч!.. А это что?

— Комод, — говорила Эвелина, глядя на комод.

Или:

— Стол, — глядя на стол.

Или:

— Шахматная доска, — глядя на размалеванный в черно-белую клетку столик с умильными куколками, стоящими друг напротив друга в ряд.

— Тут граф ест, — объясняла она, проходя через обеденную залу. — Здесь он упражняется на мечах, — проводя гостей через залу с висевшим на стенах оружием. — …А там — графские гончие, — ткнула она пальцем в сторону, откуда доносился собачий лай.

Проходя через один из покоев, Эвелина внезапно наткнулась на того самого водяного черта, давеча так сильно напугавшего ее. От неожиданности девочка попятилась.

Чудовище беспечно плескалось в своем водяном убежище, тыча растопыренными пальцами в стенку сосуда.

Эвелина собралась было уже, как бы не заметив чудовища, поскорее прошмыгнуть мимо. Но вся орава фрейлин с визгом бросилась к сосуду:

— Что это? Что это?

«Водяной черт», — хотела объяснить Эвелина, но не успела.

— Морской омар! — в восхищении воскликнула принцесса Розалия, проталкиваясь сквозь толпу фрейлин. — И какой крупный экземпляр! Как графу удалось привезти сюда омара живым и сохранить в наших условиях?!

— Как удалось? — недоумевали фрейлины. — И какой крупный экземпляр!..

Выскользнув в соседнюю залу, Эвелина долго переводила дух. Ну и жуткие же твари водятся в морских глубинах! Однако оттого, что чудовище оказалось никаким не морским чертом, а просто диковинной рыбой, на сердце необыкновенно полегчало.

Здесь, в соседней зале, ничего особенного в глаза не бросалось. Только на одном из гобеленов был изображен рыцарь в старинных доспехах и на белом коне. Эвелина решила было уже провести гостей дальше, когда одна из фрейлин — с длинным носом — указала на щит в руках у рыцаря на гобелене. Вернее, на рисунок на щите:

— Какой благородный золотой орел! Но разве герб графа Шлавино — не зеленая ящерица на красном поле?

«То герб моего отца», — подумала Эвелина. Горячее чувство гордости охватило ее. «То герб моего отца!» — хотела сказать она громко.

— Золотой орел на черном поле, — произнесла девочка вслух, — м-м… это, кажется, герб прежних владельцев замка.

Щеки ее пылали.

Нет, все чудесно обошлось. Даже со слугами: те не выражали никакого удивления при виде нового пажа графа, поскольку смотрели на него как на старого пажа принцессы.

Потихоньку-потихоньку вся пышная свита прошла по внутренним покоям и обогнула главное здание замка.

— Вон там за стеной — замковый садик с замечательной беседкой, — вдохновенно продолжала Эвелина. — А это… — (из конюшни высовывалась морда лошади), — это любимый графский скакун, — смело предположила она.

— А тут что — лаборатория?

Да! То была лаборатория. Низкая дверь из крепкого дуба, а на двери — увы, тяжелый замок. Эвелина сразу узнала ее по рассказу Вилли Швайна.

— О графской лаборатории идут такие россказни! — Глаза Розалии загорелись. — Хорошо бы посмотреть, что там внутри.

— Вот уж россказни так россказни! — подхватили фрейлины. — И чего это такое там внутри?

— Ключи только у графа, — сказала девочка со вздохом. — Под подушкой.

Зачем она прибавила «под подушкой», она и сама не знала. Но эти ее слова развернули действие в неожиданном направлении.

Лукаво прищурившись, принцесса Розалия предложила:

— А мы не будем тревожить графа. Просто пойдем да возьмем ключи, да осмотрим лабораторию сами. Я, знаете ли, страшно интересуюсь всякими алхимическими опытами.

— …Говорят, — бодро болтала престарелая принцесса, шагая во главе свиты к графским покоям, — говорят, посредством сложных алхимических манипуляций можно сотворить живого человечка. Сам кроха, живет в колбе, зовется гомункулюсом.

— Гомункулюс! Гомункулюс! — радовались фрейлины. — Маленький! И в колбе!

— Слыхала я еще, один искусный алхимик такого человечка изобрел. Но, упрямец, не признался даже под пытками, куда его запрятал.

— Упрямец, — качали головами фрейлины. — Вот упрямец…

— Это, что ли, спальня?

Перед тяжелой дверью стоял безобразного вида детина — то особо уродливое создание, каких был полон замок: лицо вытянутое, как морда у лошади, а волосы — не волосы, а будто коротко подстриженная грива.

— Сюда входить непозволительно. Его сиятельство еще не вернулись из лесу.

— Кому ты говоришь? — возмутилась принцесса. — Урод. Непозволительно для других, но не для меня! — Да так взглянула, что детину как ветром сдуло.

Свита вошла в спальню.

О, то была немаленькая комнатка. Но половину ее, если не больше, занимала широченная кровать с громадным раззолоченным пологом.