Скользкий склон - Лемони Сникет Страница 32

Если вы когда-нибудь увидите картинку, где изображён человек, которого осенила блестящая мысль, вы, вероятно, заметите, что над его головой нарисована лампочка. Разумеется, когда кого-то осеняет, лампочка в воздухе возникает далеко не всегда, однако изображение лампочки у кого-то над головой стало своего рода символом раздумий, — совершенно так же, как изображение глаза, к несчастью, стало символом преступлений и гнусного поведения, а вовсе не единства, не противопожарной безопасности и не начитанности.

Когда Вайолет и Куигли спустились обратно по скользкому склону замёрзшего водопада, при каждом шаге вонзая в лёд кошки-вилки, они посмотрели вниз и в последних лучах заходящего солнца увидели Клауса. Он держал над головой фонарик, чтобы помочь альпинистам не сбиться с пути, но вид у него был такой, словно его осенила блестящая мысль.

— Наверное, он нашёл фонарик на пепелище, — сказал Куигли. — Такой же фонарик дал мне Жак.

— Надеюсь, ему удалось расшифровать тайну Главного Противопожарного Вместилища, — ответила Вайолет и постучала канделябром у себя под ногами. — Осторожно, Куигли. Лёд здесь тонкий. Лучше обойти это место.

— На пути вниз лёд вообще стал тоньше, — заметил Куигли.

— Неудивительно, — сказала Вайолет. — Ведь мы его исковыряли вилками. Когда придёт Фальшивая Весна, этот склон наполовину растает.

— Надеюсь, что, когда придёт фальшивая Весна, мы уже будем на пути к последнему убежищу, — отозвался Куигли.

— И я надеюсь, — прошептала Вайолет, и они не произнесли больше ни слова, пока не добрались до подножия водопада и не перебрались по льду туда, где стоял Клаус, освещая им путь своим фонариком.

— Рад, что вы целы, — сказал Клаус, взмахнув фонариком в сторону руин столовой. — Мне показалось, что лезть вам было очень скользко. Холодает, но можно устроиться за входом в библиотеку — ветра там почти нет.

Однако Вайолет настолько не терпелось рассказать брату о том, что они обнаружили наверху, что она не стала ждать.

— Там Солнышко! — сообщила она. — Солнышко наверху. Это она нам сигналила.

— Солнышко? — обрадовался Клаус, и глаза у него стали круглые, а улыбка — широкая. — Как она туда попала? У неё всё хорошо? Почему вы не взяли её с собой?

— У неё всё хорошо, — заверила его Вайолет. — Она в плену у Графа Олафа, но у неё всё хорошо.

— Он её не обижает? — встревожился Клаус.

Вайолет помотала головой.

— Нет, — ответила она. — Только заставил её заниматься готовкой и уборкой.

— Но она же совсем младенец! — ужаснулся Клаус.

— Уже нет, — сказала Вайолет. — Мы с тобой, Клаус, даже не заметили, как она выросла. Разумеется, для того чтобы делать всю грязную работу, она ещё мала, но из-за всех наших несчастий она перестала быть младенцем.

— Подслушивать она уже может, — подтвердил Куигли. — Она уже разузнала, кто сжёг штаб Г. П. В.

— Это два ужасных человека, мужчина и женщина, от которых исходит зловещая аура, — объяснила Вайолет. — Их даже Граф Олаф побаивается.

— А что они все делают там, наверху? — спросил Клаус.

— У них там злодейский съезд, — ответил Куигли. — Мы слышали, как они говорили про план по новобранцам и какую-то сеть.

— Как-то это неприятно звучит, — заметил Клаус.

— Больше того, Клаус, Граф Олаф заполучил дело Сникета и что-то знает про местоположение последнего тайного убежища, где ещё может собираться Г. П. В. Потому-то Солнышко и осталась наверху. Если она подслушает, где это убежище, мы поймём, куда отправиться, чтобы встретиться с оставшимися волонтёрами.

— Надеюсь, у неё всё получится, — кивнул Клаус. — А иначе то, что мне удалось выяснить, окажется бесполезным.

— А что ты выяснил? — спросил Куигли.

— Сейчас покажу, — ответил Клаус и повёл всех в бывшую библиотеку, где Вайолет сразу заметила следы его работы. Тёмно-синяя записная книжка была раскрыта, и несколько страниц в ней сплошь покрывали записи. Рядом лежало несколько обгоревших клочков бумаги, придавленных закопчённой чашкой, которая служила Клаусу пресс-папье, и было аккуратным полукругом выставлено всё содержимое холодильника: баночка горчицы, миска оливок, три банки варенья и большой пучок петрушки. Бутылка лимонного соку и одинокий корнишон в большой стеклянной банке виднелись в стороне.

— Это исследование — одно из самых трудных в моей жизни, — сказал Клаус, присаживаясь возле записной книжки. — Юридическая библиотека судьи Штраус была совсем непонятная, а грамматическая библиотека Тёти Жозефины — скучная, но со сгоревшей библиотекой Г. П. В. дела обстоят куда сложнее. Даже если бы я знал, какую именно книгу искать, вероятно, от неё остался один пепел.