Овидий в изгнании - Роман Шмараков Страница 30

– Ну, тебе жить, – сказал на это старший сантехник.

– Может, хоть покормить ее, – сказал средний. – Или антракт пусть сделает. Сань, предложи.

Младший сантехник обратился к виолончелистке с ласковым тремоло; она упрямо замотала головой, прокричав что-то по-японски, и в новом исступлении слилась с инструментом.

– Это немыслимо, в конце концов, – раздраженно произнес средний. – Нельзя существовать в таком культурно насыщенном пространстве. Никакого цитрамону не напасешься. Сань, оттащи ее в кладовку. Грушу боксерскую только вынь оттуда.

– А, между прочим, он прав, – промолвил старший, провожая взглядом оттаскиваемую в акустически изолированное пространство виолончелистку. – В чем мы свободны? Мы свободны хоть в чем-то?

– Иваныч, не начинай, – с тяжелым вздохом попросил средний. – Мне в ночное сегодня идти. Впереди тяжелая смена. Замшелые трубы и их неуживчивые обладатели. Давай, ради Бога, до завтра всю философию.

– Нет, Василий, извини, наболело, – решительно отказал ему старший. – Вот мы грешим… Лично я вчера грешил. Три раза, не считая мелких. Скажи мне, это я грешил или автор?

– А ты, если не секрет, чем конкретно грешил?

– В частности, – помялся Семен Иванович, – одну сработавшуюся прокладку поменял на другую такую же. И деньги взял за это. Не считая устных благодарностей от главы семьи.

– Тогда это ты, – уверенно сказал средний. – Автор тут ни сном ни духом. Он руками вообще ничего делать не умеет, не то что прокладку заменить.

Семена Ивановича такое решение не устроило.

– Эмпиризм, – сказал он. – Ползучий. Такой хоккей нам не нужен. Более обобщенное решение можешь предложить?

– Кто Богу не грешен, кто бабушке не внук, – предложил средний.

– Не пойдет, – отказался старший. – Не по нашей проблематике.

– Чем богаты, – сухо сказал средний, уязвленный в своем провербиальном хлебосольстве, и вышел на середину комнаты. – Смотрите, – сказал он. – В качестве решающего аргумента.

Он вздрогнул, и его лицо прибрело сиреневый цвет. Из его лба высунулись две руки в пиджачных рукавах, одна держала банку сгущенного молока, другая – открывалку. Быстрым волнистым движением они вспороли банку, вылили ее вязкой белой струей внутрь головы и канули обратно. Сантехник поклонился аудитории.

– А можно на бис? – восхищенно спросил младший.

– Сгущенки нет больше, – отказал средний, впрочем польщенный. – Открывала левая, надеюсь, вы заметили, – прибавил он. – Сам я правша. Скажете, это автор сделал?

Старший скептически покачал головой.

– Как яркое постановочное шоу, спору нет, это прекрасно, – сказал он, – но чисто логически не убеждает. Разумеется, автор предвидит все, что ты ни вытворяешь. И сгущенка из его запасов. Я разглядел на банке его прикус.

– Предвидит – это еще не предопределяет, – недовольно заметил средний. – Ты подумай, Иваныч, головой своей. Когда я, скажем, плыву по реке на резиновой лодке, а ты на меня смотришь с берега, не благодаря же тебе я плыву.

– Это если не считать того, что лодку ты у меня взял. Иначе стоял бы я на берегу. И спиннинг, кстати сказать, тоже.

На этом дискуссия о свободе и вменяемости эпического персонажа зашла в тупик. Все приуныли, а старший сантехник снова отправился варить кофе. С кухни доносились приятные звуки его пения. «Я опять посылаю письмо, – меланхолически выговаривал он, – и тихонько цалую страницы». Кладовка отвечала на это глухим шквалом страдающих струн.

– Буря утихла, – механически сказал средний сантехник. – И в ясной лазури.

– Что он там делает? – спросил внезапно очнувшийся младший.

– Он там цалует страницы, – пояснил средний. – Тихонько, ясное дело.

Младший вдруг сорвался с места, танцуя по квартире с криком: «Нашел, нашел!». Он ворвался на кухню, обхватил Семена Ивановича за структурное место талии, приподнял его и пронес несколько нетвердых шагов.

– Поставь, где взял, – щекотливо сказал Семен Иванович, фраппированный этим подростковым демократизмом.

– Я знаю! знаю! – кричал тот. – Милый Семен Иванович! Мы все выясним!

– Ну-ка, – сказали два заинтригованных сантехника.

– Скажите мне, он всемогущ? Автор то есть?

– В смысле – может ли он склеить такую коробочку, в которой его нет? – уточнил старший, по возрасту хорошо знакомый с подобной аргументацией. – Я думаю, нет. Склеить какую бы то ни было коробочку для него будет проблематично.

– Стал бы он книги писать, будь он всемогущ, – прибавил средний. – Банк бы просто ограбил, и все. И организовал бы алиби. Дескать, он в это время смотрел картину Семирадского «Вакханалии во времена Тиберия». Полнометражную, с пяти до семи. И билет сохранился в Третьяковку, шестой ряд.

– Прекрасно! Давайте сделаем то, что заведомо находится вне его компетенции!

– Прочтем курс лекций по литературе Германии? – предположил средний.

– Нет. Просто напишем хорошую прозу! Если получится – значит, мы свободны и вменяемы!

Все осмыслили.

– Неплохо, юнга, – одобрительно сказал средний сантехник. – И идею верифицируем, и забашлять можно очень неплохо. Если издателя найдем под это дело.

Тут же распланировали работу.

– По главе, – напористо предложил младший. – Один первую, другой вторую, третий, само собой, третью. Потом подгоняем и дальше следующие три.

– Э, нет, – опротестовал старший. – Вразнобой так напишем, что к морковкину разговенью не подгонишь. Осторожней надо с языковым инструментом.

– Тогда так, – сказал средний. – Пишете первую и третью, а я потом соединяю их второй. Тем временем вы четвертую и шестую – и так далее.

Все обдумали и согласились.

– Значит, эрсте колонне марширт. Сань, тебе начало. Вступление должно быть, не забудь. Без вступления только подростки пишут. «Он скинул его в пропасть и долго смотрел, как тот падал, задевая за кружащихся стервятников». Чтобы честь по чести, неторопливый и интеллигентный ритм повествования.

– Легко, – сказал младший. – Интеллигентный ритм – это моя стихия. Читатель спасибо скажет. Изумительный, скажет он, ритм, и вообще проза благоуханная.

Средний сантехник вздохнул и сказал в сторону, как рефлектирующий персонаж Мольера:

– А мы еще осуждаем половой диморфизм. Куда там. Нам до него расти и расти.

– Семен Иванович, тебе третью. Ты писал прозу-то когда-нибудь?

– В школьной стенгазете, – сказал старший. – Вилы в бок.

– И как была проза?

– Клиенты не жаловались.

– Благоуханная? – уточнил младший.

– Не нюхал.

– Василий, тебе, стало быть, вторая остается. Ты как, справишься?