Мирелла - Флор Веско Страница 3

Бог

↓

Император Священной империи германской

↓

Князья

↓

Бургомистр

↓

Члены магистрата

↓

Знатные горожане

↓

Ремесленники

↓

Торговцы

↓

Сторожевые псы

↓

Женщины

↓

Нищие

↓

Мирелла

Чем ниже ступень сей лестницы, тем важнее склонять голову. Мирелла же с детских лет приучилась гнуться до земли. Склада она была робкого и опасливого. И с восхода солнца держалась услужливо и покорно. Она повиновалась, пряча взор, благодаря чему и по сей час ходила в живых.

А посему вылила то, что еще оставалось в ведрах, нищему на затылок. И коль скоро он требовал снова, Мирелла обещалась на обратном пути поднести еще, когда ведра будут полны. Она вскинула на плечи ремень и двинулась дальше.

Хромец на прощанье хлопнул ее по заду. То был добрый шлепок: таким погоняют осла. Мирелла стиснула зубы. И хотя от омерзения по коже пробежали мурашки, но она снесла шлепок и зашагала дальше не оглядываясь.

Шел июнь месяц, самый зачин лета: всё во граде пеклось от жара. Вам, верно, хочется знать и год, когда сие приключилось? Помню, что не сказано еще того мною.

Но, увы, не так-то просто дать вам ответ. Давешний нищий не ведает даже, в какой век он побирается. А ежели спросить у прекрасной трактирщицы, что держит здесь постоялый двор, она, верно, заключит, что идет год 1284-й.

– Помнится мне, – скажет она, – шел год 1274-й, когда медведь к обедне явился. А уж лет минуло не меньше десятка.

(В 1274-м в церковь и правда как-то забрел медведь и сожрал целый короб облаток. Священник возопил о чуде: дикая неразумная тварь восприяла благодать Божию и взалкала причастия. Священник благословил медведя и хотел проводить его в исповедальню, ибо у зверя, без сомнения, скопилось немало грехов. Но тот, безо всякой любви к ближнему, оторвал священнику руку и, утолив глад прихожанкою, покинул храм Божий.)

А ежели в тот миг в трактир пожалует член магистрата, он воскликнет:

– Ничуть не бывало! Год ныне 1280-й! Ибо три года минуло с тех пор, как почил глава городского совета.

(В 1277-м во время торжественного шествия сей глава совета, шагая чинно и твердо, ступил на влачащийся по земле край длинной белой бороды своей, отчего грянулся оземь и расшиб чело так, что вскоре почил с миром.)

Под конец, всего верней, вмешается пристав:

– Куда там! Скорей уж 1275-й на дворе. Как раз четыре зимы назад был случай с вдовою Мориц.

(В 1271-м у той вдовы, растившей в одиночку десять рыжеволосых чад, за столом в трапезный час очутились одиннадцать мальцов. Один рыжее другого. Не в силах опознать чужого отпрыска, вдова порешила принять в семью лишний рот, взмолившись только, чтобы чудесное умножение чад более не повторялось.)

Ежели, конечно, сказ наш не идет пятью, а то и десятью летами позже: иные жители вспомнят и зиму 1279-го, когда случился великий спор об облаке, что на вид не то Священный Грааль, не то псина. Или же осень 1283-го, когда почтили Гамельн крестоносцы, выбрав его, а не соседствующий город для разграбления.

Словом, то, о чем сказываем, случилось в правление Рудольфа Габсбурга, в ту эпоху, что ныне зовется Высоким Средневековьем. В те времена мужчина, сумевший дожить до тридцати, был стариком, а женщины имели по пять-шесть детей к двадцати годам. Мылись тогда у всех на виду. В домах было по одной широкой кровати, где спали всей семьей, вместе со слугами и захожими странниками. Никто не сказал бы вам, сколько времени; день размечал церковный колокол, звоня Первый час, потом Третий, Шестой, Девятый ^[1], затем Вечерню и на закате – Повечерие. Картошки, шоколада и помидоров не было еще и в помине.

Пока предавались мы исчислениям, Мирелла не стояла даром. Она уже миновала заставу и вышла за городскую стену. У врат, опершись на алебарды, дремала пара стражей.

Мирелла шагала тропой через поле. Вдали от сутолоки Гамельна и от взоров его жителей она просветлела лицом. Расправила плечи. Вскинула голову.

Но ненадолго. Вскоре тело ее вновь напряглось от тревоги.

У реки она увидала Бедвика. Сей рослый детина, тоже из водоносов, был старше на несколько лет. Чернявый, скуластый, с грубым звериным лицом и будто дубленой кожей, он был вдобавок заносчив и буен, как необъезженный жеребец.

Польстясь пустынностью окрестных полей, он растянулся на мягкотравье и задремал.

Мирелла пошла крадком, молясь, чтобы он не пробудился. Воды нигде больше не почерпнуть: Везер река бурная. Лишь здесь умеряла она у берега свой клокот. В ином же каком месте ступишь в воду – того и гляди течением снесет.

Водоноска нагнулась наполнить ведра. Но едва окунула руки по локоть, кто-то стиснул ей ляжки. Бедвик спал вполглаза. Приметив девицу, он покрался по пятам и ухватил ее. Мирелла не пыталась вырваться из его хватки. Она была благоразумна. Дернись она посильнее, Бедвик может осердиться. Тогда, глядишь, еще зашибет, а то и, чего доброго, завалит в траву.

– Отступись! – проговорила она мягко. – Бедвик, пусти меня, нельзя мешкать, воду ждут.

Бедвик что-то проворчал в ответ. И продолжил свои изыскания. Руки его прокладывали путь вверх по девичьим бокам. Мирелла силилась хранить спокойствие. Нельзя было поддаться ужасу, что рождали Бедвиковы руки, лапавшие ее упорно и нагло. Водонос предпринимал героические усилия, тщась протиснуть ладони под плотные обмотки. Напитанная водою ткань противилась ему. Тогда стал он дергать ее, дабы порвать.