Телониус Белк - Фил Волокитин Страница 25

Зато теперь, накинувшись осваивать беличью ерунду с несгибающимися пальцами, я почему-то лучше запоминаю всё то, что раньше казалось второстепенным. Прежде я не мог разойтись у рояля так, чтобы пожертвовать одним ради другого. Например, разрешая септаккорд, никак не мог забыть о хроматической гамме. Всё казалось мне исключительно важным. Теперь, сконцентрировавшись на том, чтобы сделать из пальцев вязанку сосисок, я не вижу проблемы в том, чтобы запомнить последовательность обыгрывания сложной системы низов какого-нибудь разрушительного Мингуса. А потом взять, да и накрыть её любым из пассажей сумасшедшего Долфи. Любая последовательность разделывается под орех, словно сама собой. И это прекрасно.

Пусть приноровить сосиски к клавиатуре чудовищно сложно. Гораздо сложнее, чем просто сесть за рояль и играть. Зато теперь каждый удар по клавишам заставляет меня прочувствовать всё по отдельности, вплоть до мельчайших частиц и коварных кочек пунктирного ритма. Одно тянет за собой другое и вот, теперь, сложная гармония словно стелется передо мной разноцветной полосой, внутри которой всё очень наглядно. Я покоряю её левой ногой, увлёкшись посторонним делом – пальцы-сосиски превращаются в белого лебедя, чайку, подбадриваемую всеми ветрами ласточку…

Это волшебный фонарь, сказочная магия – по другому и не сказать. Это как будто посуду помыл, а потом собираешься руки помыть, чтобы не было черноты под ногтями. Глядишь, а черноты и нет никакой, уже сама вымылась. Хороший способ, говорят, для лентяев. Может и правда – не придётся переучиваться?

А может придумать себе что-то помимо этих музыкальных занятий? И все проблемы на сегодняшний день не будут казаться такими уж важными на фоне всего остального. Но ведь так может продолжаться до бесконечности. Это на клавиатуре чуть больше ста нот, а в жизни их гораздо больше.

– До бесконечности, да – кивает мне Телониус Белк. – Тело не ус! Бесконечность. Понял свою проблему?

– Нет! – всё ещё защищаюсь я, – У меня вообще нет проблем.

Белк горестно сравнивает схему бумажного кораблика в детском журнале с тем, что у него получилось. Кораблик летит в мусорное ведро. Ножницы теперь тоже можно выбрасывать.

Сам пусть сперва попробует, а потом командует мной. Сфера!

Позанимавшись так с неделю, я понимаю, что я снова схожу с ума, но теперь уже по полной программе. Зато теперь, все предыдущее помешательство кажется мне чем-то совершенно нормальным. Например, я совершенно не помню о том, как и чем я жил раньше, до тех пор, пока однажды с ёлки ко мне не спустился Телониус Белк.

Что до текущих проблем, то поистине неразрешимой мне теперь видится всего лишь одна – подзатянувшееся свинство на кухне. Едим мы уже давным-давно в комнате, и, как можем, поддерживаем там уют, а вот кухню при этом используем как пастбище для слонов в промежутках между выполнением функций контейнера для отходов.

Генеральная уборка всё откладывается и откладывается. Копятся и копятся грязные тарелки со сковородками. Пыли и липкой грязищи вокруг, как будто кто-то специально пустил погулять козла с желудком больным. Лампочка перегорела ещё в ноябре. Зато теперь, когда мне срочно требуется погрустить, я направляюсь на кухню. Там включаю любой, хоть какой-нибудь свет, вплоть до зелёной лампочки от карманного метронома и начинаю думать о том, что будет, когда я сойду здесь с ума по-настоящему.

Интересно, за мной приедет скорая с синим огнём? А какая? Финская или отечественная. Ведь страховка включает в себя всё, в том числе и перевоз трупа на родину. А годовой бессрочной визы мне хватит на то, чтобы сойти с ума здесь ещё десять раз подряд.

Из кухни очень хорошо просматривается Телониус Белк, с его тыльной, не самой, я бы сказал, выигрышной стороны

Увидев, что крутящийся стульчик освободился, белк шлёпается на него как морской цирковой лев на тумбу. Крутится на этом чёрном колесе хомяком, падает по инерции на пол. Потом вдруг пробежит по всей клавиатуре очень странной инопланетной гаммой – чарабарабапарабурапуньк-шпоньк. И играет – вначале как барабан, потом как челеста, потом опять барабан. Чпоньк. Пальцы его никогда не сгибается

И только я ненадолго отвлёкся, как он уже спит.

Пусть спит. А мне – самое время невзначай прогуляться.

Но за окном трещит такой мороз, что игру на саксофоне мне хочется отложить как минимум месяца на три. Я перебираю клавиши, не в силах признаться, что сегодня саксофон для меня отменён.

Но вдруг всё решается само собой, без моего участия.

Это хорошо. Всегда бы так в этой жизни.

Бумс – вылетает из саксофона самая маленькая пружинка. Бамс – вылетает следом за ней пружинка побольше. Бумс-бэм-бамс – вылетают за ней ещё как минимум три.

Разбуженный недовольный Белк тщательно осматривает инструмент и даже пытается протереть его тыльной стороной своей кожаной лапы.

– Это Мартин, – недовольно ухает он, чуть не уронив его на пол.

Ждёт моей реакции что ли? Думает, что я буду вместе с ним называть саксофоны, в которых я не разбираюсь по именам?

– Шмартин, – тихонько ругаюсь я, вместо того, чтобы поддержать белку. А Белк начинает обнюхивтельную экспертизу, после чего выдаёт окончательный вердикт.

– Это Мартин. Причём неправильный. Для классики. На нём не играют джаз.

Как гром среди ясного неба.

– Оркестровый же, – говорю я и обмозговываю – «Мартин! Неправильный»

– Этот для классики. – упрямится Телониус Белк.

– Да нет же, – доказываю, всё ещё вспоминая слова «оркестровый».

Ведь не мог мне соврать перед смертью Козёл.

– Ну а откуда ты знаешь? – спрашиваю, слегка вспотевший от переживаний

– Не знаю, откуда я это знаю, – вдруг раздражается Белк, но саксофона из рук не выпускает. Выглядит со стороны это чрезвычайно трогательно. Белочка в шляпе держит в руках саксофон. Белочка разбирается в саксофонах! Я подначиваю его взглядами и видно, что на этот раз очень задеваю самолюбие белки.

– У Чарли было три коня.– говорит нараспев он, отворачиваясь. Прямо «Этому дала, этому дала, а этому не дала» – Конь Конькверор, Конь Чу Берри и Конь…. …. забыл. Может быть Къеркегор?.. А Мартинов не было. Печатной машинки не было у него! Это уж точно.

Я вспоминаю картинку с печатными машинками. Действительно что-то от печатной машинки в моём саксофоне было. А теперь то что? Теперь хоть рассказы на нём печатай.

– Тело не ус! – говорит белк и кладёт дудку в сторону. – Звони отцу, чтобы исправлял ошибки.

– Интересно, и что мне ему сказать?

– Отвяжитесь, – ядовито подсказывает мне Телониус Белк уже из ванной и включает там воду так, чтобы кран трещал и сопротивлялся.

Белку уже не интересна возня с моим саксофоном. Он обожает, когда кран бросается на него как змея. Поэтому и купается по шесть раз в сутки, не утруждая себя воду нагревать. А я иду звонить отцу. Почему бы и не позвонить ему, в самом деле.