Тайна одноглазой «Джоконды» - Валерий Роньшин Страница 23

По дороге Володька рассказал, каким образом он проник в запертую квартиру. Оказывается, у него был ключ, который тетя Мотя дала ему еще в прошлом году.

В Эрмитаже Воробей забрал у меня записку Глеба Борисыча (в записке было сказано: «Прошу пропустить без очереди. Г.П.») и, показав ее билетеру, прошел в Синий зал.

А я с нетерпением стала ждать его у выхода.

– Ну что?! – схватила я Володьку за руку, лишь только он появился в коридоре.

– Тебе показалось, Мухина. Нет там никакой зеленой крапинки.

– Как нет? – растерялась я. – Не может быть.

– Может, Эммочка, может. – Воробей ехидно улыбался.

– Наврал, да?!

– Не наврал, а пошутил.

Я так разозлилась, что чуть было опять не заехала ему под дых.

– Тоже мне, шутник выискался.

Володька сделал невинное лицо.

– Я тебя не понимаю, Мухина. Где твое чувство юмора?

– Чувство юмора, – сердито пробурчала я. – Когда со всех сторон наезжают, тут уж не до юмора.

– Не злись, Эмка, – примирительно сказал Воробей. – Пошли лучше по гамбургеру слопаем. Я угощаю.

Мы зашли в небольшую кафешку при Эрмитаже.

– Значит так, Мухина, – вполголоса заговорил Володька, когда мы уселись за столик в углу, – видел я в зрачке у Моны Лизы зеленую точку. Отлично в бинокль разглядел. Но если б не знал, что она там, ни за что бы не заметил.

Я задумчиво подула на свой кофе.

– Выходит, кто-то поменял «Джоконд» местами.

– Допустим, этот кто-то знал, что в спальне у тети Моти висит отличная копия «Джоконды», – начал развивать мою мысль Воробей. – Так же допустим, что ему удалось ловко подменить одну картину другой. Хотя я не представляю, как это можно сделать средь бела дня да при такой охране. Ну допустим, ему удалось. Но зачем оригинал тащить в квартиру тети Моти и вешать на стену?.. Вот этого я никак не могу понять.

– А кто еще, кроме Перепелкина, мог знать, что у Матильды Эрнестовны есть «Джоконда»?

Володька перестал жевать и задумался.

– Да, пожалуй, никто… Слушай, а ты во сколько в Эрмитаж пошла?

– Точно не помню.

– Постарайся вспомнить.

Я напрягла память.

– Значит так. Когда я пришла в музей, Глеб Борисыч сказал, что до открытия выставки целый час. Выставка открылась в одиннадцать. От дома тети Моти до Эрмитажа идти минут десять. Выходит, я вышла из квартиры где-то без десяти десять.

– А вернулась обратно ровно в двенадцать, – подхватил Воробей. – Я пришел с вокзала в полдвенадцатого. Получается, картину подменили между десятью и половиной двенадцатого, пока в квартире никого не было.

– Гафчик был, – машинально сказала я.

Володька даже на стуле подскочил.

– Давай у него спросим!

– У кого?

– Да у Гафчика!

Я постучала пальцем по лбу:

– Воробей, ты что, того?! Как ты у собаки спросишь?

Володька возбужденно запихал в рот остатки гамбургера.

– Ты забыла о моем научном эксперименте. Я же разработал специальную систему общения. Один «гав» – означает «да», два «гава» – нет. – Он смотрел подозрительно. – Небось не веришь, Мухина?

– Да кто вас с Гафчем знает, – уклончиво ответила я, вспомнив, как Гафчик принес в зубах коробку с пластилином.

Я рассказала об этом случае Володьке.

– Круто! – восхитился Воробей. – Мне вообще кажется, что люди произошли не от обезьян, а от собак.

– Ну уж ты загнул…

– Хочешь докажу?!

– После докажешь. Давай допивай кофе, и пошли к Гафчу.

…Гафчик мирно спал в любимом кресле тети Моти. Володька растолкал его и сразу же приступил к делу.

– Слушай меня внимательно, собака. Ты у нас единственный свидетель. И сейчас будешь давать показания. Понял?

– Гаф! – ответил Гафчик.

– Он сказал «да»! – захлопала я в ладоши. – Ура!

Воробей опустился перед Гафчем на корточки: