Мия - Тамара Михеева Страница 23

Она лежала у подножия спасшего ее дерева, по ней ползали муравьи, пробегали лесные мыши и кролики, однажды проползла змея. Мия чувствовала их, но не могла пошевелиться, чтобы отогнать. Хорошо, что тулукт был начеку. От его когтей, когда он ловил мышей, на теле Мии оставались глубокие царапины, но она была ему благодарна за заботу. Ее забытье не было похоже на сон, наоборот: она почти не спала и очень устала. Она не видела, как день сменяется ночью и как снова приходит рассвет, но умом понимала, что лежит она тут очень-очень давно. Может, она уже поросла травой и мхом. Может, вот так и бывает с теми, кто оказался на Круговой дороге во время ливневой недели.

К ней приходили ее родные. Садились рядом. Мама гладила ее по голове, шептала: «Бедная моя девочка, любимая моя!» Мия беззвучно плакала в ответ. Отец молчал, просто сидел рядом и перебирал ее пальцы. А может, и нет. Мия ничего не чувствовала, но ей хотелось, чтобы папа взял ее за руку. Братья и сестры болтали без умолку, Санди даже читал ей вслух какую-то книгу про китов, а девочки умудрились поссориться и сейчас – за право сидеть поближе к Мии.

И только бабушка ни разу не пришла.

Зато раз сто наведалась та старуха из Контакоры. Приходила и каркала, каркала:

– А я говорила! Говорила! Никто не слушает пряху, всем все равно! Вот узнаешь теперь, узнаешь, где кончаются дороги!

«Ну уж нет! – сердилась Мия. – Моя дорога еще не кончилась! Я не могу остаться здесь. А то так никто и не узнает, что такое ливневая неделя. И еще надо понять, почему не приходит бабушка…»

В один из дней Мия поняла: «Это место убивает меня. Очень медленно и незаметно. Оно высосет меня по капле. Я должна вернуться домой, к морю». И в тот же миг что-то терпкое, вязкое, остро-сладкое, удивительное и невыносимое, как боль, обожгло ей губы. Она почувствовала это что-то у себя во рту, будто первую еду в своей жизни, потом в горле, она ощущала, как жидкое и вязкое спускается по пищеводу, вниз, в живот, как это дает ей силы чуть-чуть приоткрыть глаза, шевельнуть пальцами.

Была ночь, светлая, хоть и безлунная. Вокруг стояла особенная тишина, будто лес освободил место чему-то большому и сильному. Мия увидела, что вокруг нее собралось много тулуктов и все ждут ее пробуждения. Во рту она еще ощущала странный вкус – травяной, терпкий, сладковатый. Огромный тяжелый сосок выскользнул из ее губ, и Мия распахнула глаза.

Рядом с ней на боку лежала кошка. Она была огромной, как гора. Серая, с такой же темной полосой от носа до кончика хвоста, с такими же острыми большими ушами и коротким хвостом, как и у ее тулукта. У всех тулуктов. Они сидели вокруг Мии и кошки-горы и смотрели своими темными, не кошачьими глазами, как Мия пробуждается. Кошка-гора тоже смотрела на нее. На ее животе блестели капли молока. Мия облизала губы. Кошка-гора кормила ее своим молоком, чтобы она не умерла. Ее молоко пахло травой и было терпким на вкус. Мия стала искать глазами своего тулукта, и он тут же вышел из общего круга, совсем по-кошачьи подлез под ее руку, чтобы она погладила его между ушами, замурлыкал. Мия чувствовала себя необыкновенно сильной и легкой, будто заново рожденной, и для какой-то особенной, прекрасной жизни. Она благодарно погладила бок кошки-горы и медленно села. Кошка-гора не сводила с нее глаз, а потом перевернулась на живот, потянулась, поднялась и пошла прочь. Остальные тулукты цепочкой двинулись за ней. Многие из них оглядывались на Мию и будто кивали на прощание. Ее тулукт не ушел за кошкой-горой, остался у Мииных ног.

– Ты вырастешь такой же громадиной? – прошептала она.

Тулукт не ответил. Он только мурлыкал и ласкался, будто не мог нарадоваться, что Мия пришла в себя.

К утру они выбрались на Круговую дорогу. Она залечивала раны, штопала дыры. Трава разрасталась по обочинам, стремясь укрыть от посторонних глаз огромные ямы, вымоины, проплешины. «Природа возьмет свое», – часто повторяла бабушка. Мия не понимала этих слов, но сейчас именно они пришли ей на ум. Неделя-другая, и по дороге снова поедут повозки и дилижансы. И снова у костров будут рассказывать сказки о ливневой неделе, и никто не будет знать, что на самом деле происходит тут. Мия остановилась ненадолго, чтобы просушить свою холщовую сумку, а главное – книгу северных песен. Она боялась, что этот самодельный толстый блокнот придется и вовсе выбросить, ведь он столько мок под дождем, а потом еще лежал в заплесневелой сумке, но когда она открыла тугой кожаный переплет, то удивилась: чернила нигде не расплылись, страницы были лишь слегка влажными и потемнели по краям.

Мия шла без устали. Все ее чувства обострились: стали зоркими глаза, чуткими уши. Она слышала писк невидимых пичужек в глубине зарослей и мышиную возню под землей. Она чувствовала прикосновение веток за секунду до того, как они на самом деле ее касались. Мысли текли спокойные и медленные.

Что это была за кошка? И неужели она правда кормила ее своим молоком? Как такое возможно? Что она за существо? Мать всех тулуктов? Хозяйка этих лесов? Это тулукт привел ее к умирающей Мии? И куда она ушла потом? Но ответов не было, и Мия только благодарно трепала тулукта между ушами. Под утро они остановились на маленькой полянке около родника. Мия попила воды, и на вкус та была совсем как молоко кошки-горы. Обняв тулукта, Мия уснула без снов.

Ноги ее гудели от усталости, но голова была ясной. Она знала, что никто и ничто не грозит ей сейчас, на этой пустынной дороге. Мия была сейчас скорее камнем в пыли или травинкой на обочине, чем девочкой, бредущей неизвестно куда. Она еще чувствовала на языке вкус молока кошки-горы, еще была полна ее силы и никого не боялась.