Продленка - Людмила Матвеева Страница 22

Андрею было очень жалко Мусю, он слушал не её бодрые слова, а грустный голос. Потом Андрей забрался Мусе на колени, прижал ладони к её щекам, щёки были мягкие, тёплые.

— Муся, я тебя очень люблю, — шёпотом сказал Андрей, она почему-то заплакала, обняла его. От её кофточки пахло духами.

Это было несколько лет назад, а он всё ещё помнил Мусины слёзы и запах духов.

Он не звал её бабушкой, хотя Кирюши уже не было — привык называть её Мусей, и она привыкла. Пусть хоть до ста лет остаётся Мусей, Андрею не жалко.

Плохо было другое: с тех пор как не стало Кирюши, бабушка бегает за Андреем. Она не может жить спокойно, если не видит его хоть пять минут. Когда Андрей был дошкольником, это было не так страшно. Даже в первом классе он терпел. Если за семилетним мальчиком бежит по бульвару бабушка и кричит: «Андрюша, Андрюша, ты промочишь ноги!» — это неприятно, но еще можно вынести. Однажды Андрей нечаянно загнал под ноготь иголку, было очень больно, но Муся так перепугалась, что пришлось её успокаивать. «Подумаешь, иголка, — говорил он, когда она везла его в больницу, — ты, Муся, не расстраивайся. В нашем классе есть Серый, у него вот такой гвоздь был в пятке. Тащили плоскогубцами, в больницу ни в какую не возили. А иголку тоненькую в минуту вытащат. Знаешь чем? Сказать? Магнитом! Вот увидишь».

Её действительно вытащили. Не магнитом, а пинцетом, сверкающими такими длинными щипчиками. Но для этого пришлось надрезать палец, Андрей смотрел, как лилась кровь и не плакал, ни одной слезы не пролилось из его глаз, а ему было тогда всего восемь лет. Палец забинтовали ослепительно белым бинтом, у хирурга были рыжие усы, он сказал: «Мужественный парень, молодец». В операционной Андрея не клали на стол, как в кинофильмах, а просто посадили на белый стул, от запаха лекарств было немного муторно. А Муся так побледнела, была такая несчастная, что медсестра в высоком белом колпаке накапала в стакан каких-то капель, дала Мусе, улыбнулась, засверкав зубами:

— Наши пациенты всё переносят спокойнее, чем их мамы. Или вы — бабушка? Никогда бы не поверила.

— Она Муся, — сказал Андрей. И Муся чуть порозовела не то от капель, не то от этих слов.

Когда ехали домой в такси, Муся держала Андрея за здоровую руку и каждую секунду спрашивала:

— Больно тебе, маленький? Больно тебе, птенчик?

Андрей косился на крепкую спину водителя, незаметно отодвигался от Муси, но она не отпускала. Она много пережила в тот день, была взвинчена, ей хотелось рассказывать:

— Иголку под ноготь! Можете себе представить? Именно с ним должно было это стрястись.

Водитель глядел на Андрея из зеркальца, светлые глаза улыбнулись:

— Как умудрился-то? Шил, что ли?

— Играл, — уклончиво ответил Андрей.

Зачем он станет объяснять незнакомому человеку, как он ползал по полу за машиной. Машина была на батарейках, она умела объезжать препятствия, но иголка не была для машины препятствием. Блестя жёлтыми боками, машина проехала по иголке, Андрей не заметил, что на полу иголка, вот так всё и получилось. У Андрея много машин, но эта самая любимая. Никто не знает, откуда она, — ни мама, ни папа, ни Муся — никто. Эту тайну знают Андрюша и ещё один человек.

Это было так.

Андрей вышел на перемене в коридор, он ещё не решил, пойти в буфет или не ходить. Может быть, удастся повозиться с Серым, побегать с Денисом или Русланом. Это гораздо интереснее, чем сидеть в буфете и пить компот из сухофруктов.

И вдруг Андрей увидел очень высокого человека, который шёл по коридору прямо к нему. Знакомая немного квадратная голова, знакомая тяжёлая походка. Он возвышался над всеми, даже над учительницами, как великан. Это был Кирюша! Да, это был Кирюша. Андрей не видел его целую вечность, но сразу узнал и крикнул:

— Кирюша!

Но шумел коридор, Кирюша не услышал. Он растерянно оглядывал ребят, смущённо улыбался, обходил тех, кто возился, или стоял, или бегал. Он водил глазами по лицам, а на Андрея всё никак не смотрел. Но вот увидел. И сразу закивал, шагнул к Андрею:

— Здоров, мужик! — и очень крепко сжал руку. Жёсткая, очень сильная ладонь. — Как ты жив, мужик?

Что ответить на такой вопрос?

— Нормально.

— А Муся? Как она?

А на такой вопрос что ответить?

— Нормально, — опять сказал Андрей.

Так они разговаривали. Зазвенел звонок. Кирюша заторопился, сунул Андрею свёрток.

— Привет, мужик, — и пошёл вниз.

Андрей развернул бумагу, там была жёлтая машина, самая лучшая машина, она медленно ползала по квартире, отъезжала от препятствий, сама выбирала дорогу. Андрей на четвереньках полз за ней, тоже огибал препятствия. Когда в палец воткнулась иголка, он взвыл от неожиданности, из кухни примчалась Муся. Но разве интересно про это рассказывать?

— Играл, и всё, — повторил Андрей и стал смотреть, как водитель переключает скорости.

— Им игрушки, нам слёзы, — водитель сочувствовал Мусе.

— Не говорите… — Когда Муся не боится, что Андрей куда-нибудь денется от неё, она любит вести разные беседы. Водитель смотрел вперёд, а Муся, прижимая к своему боку Андрея, говорила водителю в большую спину: — Я живу, как на вулкане. Когда ему было пять лет, он наелся волчьих ягод. Я думала, умру.

— Где ты их нашёл? — опять поинтересовался водитель, разглядывая Андрея в своём зеркальце.

Странные вопросы. Как будто самое главное — где нашёл. Нашёл, значит.

— На кусте росли, — нарочно бестолково ответил Андрей.

Кому приятно вспоминать, как ел горькие яркие волчьи ягоды. Он успел запихнуть в рот целую горсть, тут вылетела из дома Муся, схватила Андрея, поволокла к шоссе, замахала руками, остановился на полной скорости грузовик. «В больницу! Скорее! Ребёнок! Отравился!» Они влетели в больницу. Там всё пошло резко в другом ритме. Медленная Софья Семёновна, врач, сказала очень спокойно:

— Я не уверена, что волчьи ягоды так уж ядовиты. Но — лучше не рисковать.

Когда Андрею промывали желудок, Софья Семёновна говорила не спеша:

— Нет, наверное, мальчишки, который не попробовал волчьих ягод. Успокойтесь.

А медсестра давала Мусе лекарство от сердца.

Все эти истории были похожи, Андрей не всегда потом мог вспомнить, что было в городе, что — на даче. Муся всегда оставалась паникёршей. Особенно после развода с Кирюшей и своего внутреннего раскрепощения. Андрея она закрепостила, не давала ему дохнуть.

— Ты купался? — спрашивала она, выбегая к речке. Тон у неё был такой, как будто он не нырнул два раза, а утонул навсегда.

— Нет, — твёрдо отвечал Андрей, смахивая капли с лица, волосы были мокрыми, она видела, что он врёт, а он знал, что она это видит. Но что делать? Жить-то надо…