Школьные сказки (сборник) - Евгения Хамуляк Страница 2

Все дружно захихикали.

– Да не сказать… На вас были похожи, – наивно ответила бабушка.

– Понял, Сидор, ты – фашист! – заржал Субботин.

– Да не в том плане, – добавила Мария Степановна, – когда к нам в деревню они пожаловали летней ночью сорок четвертого, я вышла на улицу, не спалось что-то. Глядь, стоят четыре тени. Поначалу я испугалась, за вурдалаков их приняла, но присмотрелась – фашисты в форме и касках с автоматами. И подумалось мне тогда: «Лица-то то у них заколдованные». Вот прям как у вас сейчас. Я ведь такое сразу вижу.

Деревенька маленькая у нас, дворов двадцать, из каждого дома по одному мужику взрослому ушло, только бабы одни остались. Так двадцать баб со скарбом да семейством и осталось родину малую защищать. Мы, конечно же, ждали, что нагрянут окаянные, ведь на границе село располагалось. С одной стороны – наши воюют, с другой – фашисты проклятые. Вот и пришло время.

В общем, смотрю в лица их заколдованные и вижу, что передо мною просто ребята молодые стоят, «зеленые» совсем. Ну, я им рукой показываю, мол, пойдемте, что зря шум поднимать, детей будить. И повела их в сарай, где корова Дочка с теленком располагались. Пришли, – почесала нос Мария Степановна, разглядывая заинтересованные лица подростков, – сели на скамьи, ну, и язык давай меня расспрашивать…

– Подожди, бабуль, не гони, – встрял Субботин Дима, – какой язык?

– Языком звали человека, который мог на разных языках изъясняться, ну, чтоб обстановку разузнать, у военнопленных секреты выпытывать перед пытками или перед расстрелом приговор озвучить.

– Перед пытками? – переспросила Женя Цаплина, недоверчиво морщась, будто ее кто-то ущипнул.

– Ну так война, деточка. Пытали, били, насиловали, расстреливали почем зря. Некоторые сразу же фашистам сдавались, боясь истязаний, таких немцы не трогали. Да после войны зато свои находили предателей и расправлялись за измену. Уж лучше в войну было помереть достойно за своих, чем в мирное время – от руки родных за слабость.

– Ну, хватит вопросов! – возмутился Сидоров. – Продолжайте, пожалуйста, что там дальше было с фашистами.

– Я так поняла, что ребята совсем молодые, неопытные. Может быть, даже первое задание выполняли. Ведь на поле боя, что недалеко от деревеньки располагалось, много померло в битвах, поэтому и послали за провизией да данными тех, кто жив остался. Стал язык расспрашивать, мол, сколько здоровых мужчин в деревне, сколько оружия, патронов. Я ему отвечаю, что мужья ушли на фронт, остались только бабы. Оружия, кроме вил, нет. Язык говорит: «Ты врешь. Разведка давеча донесла, что видела в окуляры свои спецформу на территории». Тут я вспомнила. Действительно, мы с женщинами после каждого боя наведывались на поле битвы, искали раненых, но попадались все мертвые. Тогда искали знакомых с той или иной деревни, приносили их домой и складывали в ледник, чтоб потом в семью вернуть, дабы не мучились родные, не искали своих сыновей по братским могилам. Вот, видимо, форма и засветилась. Много погибших перенесли. Он мне опять: «Врешь». А я ему: русские не врут. Да и вам, ребята в живых недолго ходить осталось. С таким колдовством и мороком в голове тоже скоренько в сырой земле лежать окажетесь. Стал язык переводить остальным сказанное, стали они совещаться, что со мною сотворить недоброе. Ну а я знай свое продолжаю. Говорю, у кого сердце заколдованное – тому везет поначалу, а потом все равно могила позовет. Язык как крикнет: «Замолчи, ведьма!» «Так мы все русские – ведьмаки и ведьмы, потому никогда и никому нас победить не удается. Ибо кто русской крови коснется – сам русским становится. А против себя – не пойдешь, как известно. Вот и вы войну проиграете, милые, и будем вместе с вами за одним столом победу великую праздновать. Русские с русскими». Они принялись надо мною смеяться. «Как это русские деревенщины могут против вооруженной танками профессиональной армии воевать и выиграть, которая специально обучалась и планы строила нападения?!» «Такое вот колдовство сильное, ребята. До вас французы пробовали, до них – басурмане. Все одно. Хочешь – не хочешь, а если хоть капля русской крови коснется – наутро русским душой просыпаешься. А не веришь, подойди сюда, бугай, – это я языка позвала. – Коли не трус, сам увидишь».

И хотела Мария Степановна дальше продолжать, но дверь в классе открылась и показалась Валентина Фридриховна.

– Ребята, время беседы истекло. Вы все свободны.

– Подождите, Валентина Фридриховна, Мария Степановна не дорассказала, – завозмущались старшеклассники.

– Ну, если уважаемый ветеран войны не торопится…

– Да куда уж мне торопиться, – весело рассмеялась бабуля.

– Ну ладно, – слегка удивленно сказала директор и закрыла за собой дверь.

Ребята придвинулись поближе.

– Ну и что там дальше было? – Вадик деловито потер руки в предвкушении развязки.

Мария Степановна вздохнула, закрыла глаза, будто вновь возвращаясь в прошлое.

– Подошел он ко мне ухмыляясь, протянул руку. Я достала булавку из волос моих, которые тут же рассыпались волнами пшеничными по плечам, посмотрела в глаза его заколдованные…

И Мария Степановна вдруг открыла глаза затуманенные, в никуда смотрящие таинственно, от взгляда такого проникновенного всех присутствующих словно холодом обдало, по рукам и по телу побежали мурашки.

– Не боялся фриц боли, не вскрикнул, только дернулся от укола. Проткнула и свой палец, выдавила вторую капельку в чарку, что неподалеку от кадушки с водой колодезной стояла. Положила земли крупицу, сена душистого соломинку, волосом своим размешала все хорошо, ну, и, чтоб фашисты не заподозрили чего неладного, первой глотнула, им чарку передавая. Смеялся бугай да выпил. «Теперь живой с войны придешь»…

– Извините, – встряла девушка Женя, – он, когда выпил вашу кровь, это типа вы его инициировали, как вампира?

Посмотрела Мария Степановна на девушку и усмехнулась по-доброму:

– Хорошая ты, Женечка, большая выдумщица, как погляжу. Писательница из тебя выйдет замечательная!.. В общем, закурила травы горькие, что под потолком висели, мною на заре росной собранные. Заговорила заговоры древние, землей через уста матушки с колыбели напетые. Остальные тоже отпили чуток и уснули все мертвецким сном.

– Ух ты! Я так и знал! Ну, вы, блин, даете! – воскликнули Антон и Вадик.

– Вы их загипнотизировали? Это была ловушка, да?! – раззадорился Дима.

– Ну, вроде того, – кивнула Мария Степановна.

– А дальше что было? – спросила взволнованно Цаплина Женя.

– А дальше мы с моими подругами перетащили спящих в ледник, где растерзанные тела советских солдат лежали, жизнь отдавшие, чтоб мы с вами живыми остались и могли разговоры разговаривать, учиться, работать и счастью радоваться. Наутро проснулись фрицы, а вокруг оторванные руки-ноги лежат, головы с белесыми глазами наших ребят с укором смотрят. И запах смерти стоит невыносимый. Закрыли мы их, чтоб они внимательно в эти глаза посмотрели. И свершилось чародейство: завыли молодчики нечеловеческими голосами, а к вечеру затихли, опять в людей превращаясь.