Телефон доверия - Олег Раин Страница 19

Ребята гулко загомонили.

— Бегает-то он классно, но чтобы летать…

— Он ведь пробовал двигать коробки, не выходило.

— Так то коробки, а то — себя! Разные вещи. И потом — вспомните, как он Мятыша тащил…

— Да вроде бежал просто.

— Ага, просто… С подскоками да подлетами. Ты бы сам сумел пробежать семь километров, да по кочкам, за такое время? Вон и Хома за ним мчался, как гепард, и другие — все равно отстали.

— Ты, сам-то, Мятыш, помнишь, как вы неслись?

— Да что он может помнить, у него уже и конечностей-то не было…

Народ продолжал бурлить, и только мудрый Скелетон, скрестив на груди руки, оставался невозмутим. Он все, конечно, понял раньше всех. А может, тогда уже стал догадываться, когда ковырялся в моей памяти. И сейчас он смотрел не на Гольяна, а на меня. Точнее на одеяло, за которым я прятался. Можно было не сомневаться, что засек мое появление с первых шагов, но, видимо, решил помалкивать.

Стоять и прятаться дальше было глупо, и, отодвинув полог, я вошел в комнатушку. Парни враз повернули головы и захлопали глазами. Я молчал, а они смотрели на меня и переваривали услышанное.

Многие, знаю, глядели бы в ответ горделиво и нос выше потолка задирали, а я вот так не умел никогда. На друзей таращился с вызовом, словно они драться со мной собирались или дразнить. И ноги точно свинцом налились — даже не знал, как их переставлять.

— Ну? Чего смотрите… — у меня и язык едва ворочался. — Первый раз видите?

— Ты даешь, Кустанаище! — протянул Хома. — Тут про тебя такое надудели…

— И главное ведь — молчал, как гамадрил! — возмутился Дуст. — Такое может и помалкивает!

— Да не помнил он ничего! — подала голос Вика. — Чего вы набросились на человека?

Я глянул на нее с признательностью.

— Не знаю… — Хома поскреб в затылке. — Я бы такое точно не забыл!

— Здрасьте! — Викасик даже фыркнула. — Ты сам-то многое о своей семье помнишь?

Вопрос был, что называется, ниже пояса. Парню за такое могли бы и в нос дать, но Хома промолчал. Да и ситуация к обидам явно не располагала.

— Но если он реально летал, почему здесь никто ничего не видел?

— Почему, почему? По кочану! Про Мятыша ты забыл?

— Хватит! — это сказал Скелетон, и все умолкли. — Думаю, у Кустаная тоже есть к нам вопросы.

— Конечно, — угрюмо подтвердил я.

— Если ты по источнику, то это Тимур расстарался, — сразу раскрыл карты Скелетон. — После всей этой кутерьмы преподов на переформатирование засадили.

— И Хобота?

— Всех. Ну а когда информация обновляется, сам понимаешь, можно и ладошки подставить, выудить кое-что интересное.

— И вы, значит, выудили про меня.

— Про тебя, — спокойно подтвердил Скелетон. Тонкие и бесцветные губы его почти не шевелились — будто и не ртом он говорил, а чем-то иным. Чревовещатель хренов!

— Надеюсь, ты не в обиде, что мы про тебя узнали некоторые вещи. Думаю, и тебе было интересно послушать.

— В общем-то, не очень…

— Ну, извини, если не угодили.

— Да ладно, проехали, — я выдержал испытующий взгляд Скелетона и повернулся к Тимуру. — Куда больше меня интересует, куда они дели мою семью — братишку и родителей.

Скелетон переглянулся с Тимуром. Вопрос не был для них неожиданным, но с ответом они все же малость замешкались.

— Видишь ли… — неторопливо начал Тимур, но Скелетон тут же перебил его.

— Заморозка, — выдохнул он. — Думаю, тебе лучше узнать и про это.

— То есть? — я непонимающе нахмурил брови.

— Понимаешь, ты для них оказался золотым орешком. И на предмет полетов тебя кололи не день и не два… Словом, тебя замораживали, помещали в капсулу на какое-то время, проводили опыты и снова размораживали. Эти бараны надеялись произвести вакцину, которая наконец-то подчинит тебя и раскроет секрет левитации.

— Сколько? — еле слышно прошептал я. — Сколько прошло времени?

— Ну… Если верить информации, закаченной преподам, тебе уже… — Скелетон вновь переглянулся с Тимуром. — В общем, ты, Кустанай, старше нас всех чуть ли не втрое.

— Сорок один год, — тихо подтвердил Тимур. — Именно столько тебе должно скоро исполниться. Значит, твоему брату уже тридцать три, а родителям…

— Много, — снова перебил его Скелетон. — И скорее всего, найти их уже невозможно.

Я стоял оглушенный. Сказанное не доходило до моего сознания. То есть я многого не помнил — можно сказать, совсем ничего не помнил. Но ведь были сны. Была картинка с толстощеким мальчуганом — с Антохой. А еще были руки — теплые и ласковые. Я так и чувствовал их на своем лице. Были голоса, а один раз… Один раз я почти воочию увидел себя сидящим на плечах рослого мужчины — отца. Меня качало от его великаньих шагов, я ухал и ойкал, кажется, даже хохотал. И все ждал, когда же отец повернет голову, когда я рассмотрю, наконец, его лицо, загляну ему в глаза. Но он все не поворачивался, и сказочный сон заканчивался ничем. И все-таки оставалась куцая надежда. Что вот когда-нибудь я вырвусь из Ковчега и кто-нибудь мудрый, вроде того же Хобота, подскажет мне адрес. И тогда никто бы меня не удержал в Ковчеге. Сбежал бы в тот же день. И дошел бы до них — пешком, по железке, на транспорте — как угодно! Я почти не сомневался, что однажды все именно так и случится. Надо было лишь набраться терпения и ждать. Как ждали и другие обитатели Ковчега.

А теперь… Теперь все разом обрушилось. Точно фарфоровая старинная чашка, сказка, кувыркаясь, ударилась об пол, разлетелась в зубчатые брызги.

Развернувшись, я бросился бежать. Слезы душили, горло точно сжала чужая костлявая рука. Я промчался мимо удивленного Каймана, понесся мимо вереницы бойцовских окон. Дынеобразный наблюдатель выплыл мне навстречу, но мне сейчас лучше было не попадаться. Я прыгнул что есть сил, занося руку. Электронный наблюдатель попытался юркнуть повыше, но я достал его и там, волейбольным ударом отправив в стену. Крутанувшись, напичканная электроникой «дыня» ударилась в стену и сочно хрупнула. Еще секунда, и потерпевшим крушение лайнером она рухнула на пол. А я, перелетев через него — не перепрыгнув, а именно ПЕРЕЛЕТЕВ, — припустил по пустынному коридору.

* * *

Было время — именно здесь, в оранжереях, мы часами просиживали с Тошибой. В первые недели своего пребывания в Ковчеге он частенько убредал в теплицы. То есть либо сюда, либо к телефону. А что? Тепло, тихо, и камер слежения почти нет, — всегда можно найти надежный и уютный закуток, даже и поплакать запросто, не боясь, что кто-нибудь увидит. Тошиба это место любил. Он среди ребят вообще поначалу чувствовал себя неважно. Тихоголосый, не наглый, на Хому с Дустом совсем даже не похожий. Если толкнут — не ответит, окликнут дрянным словом — не огрызнется. Таким в интернате всегда было несладко.