Блин и зеленая макака - Евгений Некрасов Страница 18

— Конечно. Ты многим ребятам нравишься, но тебя боятся. Помнишь, на Новый год собирались у Суворовой? Я сижу напротив тебя и думаю: «А как правильно яблоко есть, с ножом или так? Как правильно конфеты разворачивать?»

— Яблоко вообще-то с ножом. Но если нож не подали, то и не проси — это большая ошибка, чем съесть яблоко без ножа. А конфеты правилами хорошего тона не оговариваются. Хочешь, с концов разворачивай, хочешь, с середины, — механически ответила Синицкая.

— Вот видишь. А я никогда не задумывался, откуда разворачиваю. Я просто ем, потому что вкусно.

— Я попробую, — сказала Синицкая. — Не уверена, что сразу получится, но попробую. Вот уроки у меня на завтра не сделаны, и я не буду. Если только мама не заставит.

В коридоре пронзительно завизжала женщина. Громыхая сапогами, участковый бросился на крик.

— Соседка. Тараканов испугалась, — выглянув за дверь, сообщил старший Блинков. — А поехали-ка мы домой! Иван, тебе не нужно какой-нибудь протокол составлять?

— Да нет, зачем, — улыбнулся полковник. — Вот если бы оказалось, что тут спят мирные граждане, тогда не я, а на меня составили бы протокол. Могли бы и выговор объявить.

Недостижимый Идеал дулась, краснела и взорвалась:

— Что ли, мы просто так уйдем?! А как же я? Как же обезьянки? Вы что, не собираетесь искать преступников?!

— Я-то уж точно не собираюсь, — спокойно ответил Иван Сергеевич, — а у капитана сейчас спросим.

Участковый стоял на лестничной площадке с пенсионеркой, одетой в байковый халат поверх длинной ночной рубахи. Вид у обоих был мрачный.

— Съемная квартира? — догадался Иван Сергеевич.

В ответ участковый только развел руками:

— Завтра найду хозяев, спрошу — может, они паспорт у нее смотрели?

— Кошелек они смотрели, — сварливо заметила пенсионерка. — Маринка-обезьянщица им по двести долларов за месяц платила. А сама никакая не Маринка, а Зинка! На той неделе подходит ко мне мужчина. Ничего не скажу: положительный такой, гладкий. Где тут, спрашивает, у вас живет Зинаида? А я ему: извиняйте, я всех в подъезде знаю, только Зинаиды у нас нету…

Чувствовалось, что рассказ о гладком мужчине кончится не скоро. Иван Сергеевич безнадежно махнул рукой:

— Всего тебе хорошего, капитан. Звони, если понадоблюсь, только вряд ли… Кстати, девушка интересуется: ты злодеев разыскивать будешь?

— Ну конечно! Это наша святая обязанность! — покосившись на Ирку, с несчастным лицом ответил участковый. — Прямо со следующей недели и начнем. Как только поймаем Ваньку-Каина, Джека-Потрошителя и «Черную кошку».

— Трех Поросят не забудьте, — подсказал Блинков-младший. — Нельзя оставлять их на свободе.

— Шибко вы начитанные, — буркнул участновый. — Ладно, девочка, приходи завтра с родителями. Если им захочется.

— Не надейтесь! Захочется! — отчеканила Ирка и, вскинув голову, бросилась вниз по лестнице.

Митек догнал ее в парадном. У Синицкой дрожали губы.

— Про «Черную кошку» я поняла, это из кино «Место встречи изменить нельзя». А Ванька и Джек-Потрошитель тоже невсамделишные?

— Все всамделишные. «Черная кошка» была в Москве в сороковых годах, Джек-Потрошитель в Лондоне больше ста лет назад, а Ванька-Каин — тоже в Москве, только совсем в древности.

— Значит, шуточки. Ну почему, почему всем наплевать?! «Это наша святая обязанность!» — гнусавым голосом передразнила Синицкая. — А сам ничего делать не хочет!

— Не может, — поправил сыщик. — Ты же слышала: никто даже имени этой «Маринки-обезьянщицы» не знает… Сняла квартиру, поторговала, а как начало припекать, собралась и уехала.

— Это я ее припекла! — довольным голосом похвасталась Ирка. — Говорю: я в милицию пойду! Вас надо саму в клетку посадить! А она — шлеп, шлеп Меня по щекам! И к стулу привязала. А после приехали еще двое. Ругались на нее! Один вошел за сетку, ловит обезьян, колет шприцем куда попало, и они засыпают. А другой раскладывает по коробкам, как неживых. Жуть!

Сыщик не стал говорить, что преступников спасла самоуверенность Недостижимого Идеала. Если бы Синицкая хоть предупредила своих, куда едет… Обидно: папы и Блинков-младший опоздали на какие-то минуты! На лестнице еще шевелился таракан, придавленный удиравшими обезьяньими торговцами. Сейчас бы сидели они в наручниках и дружненько выкладывали главное в Деле о Зеленой Мане: ОТКУДА У НИХ ОБЕЗЬЯНЫ.

Увы, торговцы скрылись безо всяких для себя потерь, если не считать разбежавшихся тараканов. Маринку-обезьянщицу теперь выгонят, возьмут какую-нибудь Клавку, она снимет другую квартиру и даст в газету новое объявление… А-все из-за того, что Синицкая не сказала нужного своим и наговорила лишнего чужим. Кто ее за язык тянул — «Я в милицию пойду»?!

— А я ни чуточки не боялась, только противно было с тараканами, — болтала Синицкая. — Я молодчина, Блинок? Скажи, я молодчина?! И объявление нашла, и проверила, и всю их «малину» разогнала!

Блинков-младший молчал. Спускать ее с небес на землю не хотелось.

Да, любимая хозяйка Зеленой Мани оказалась торгашкой и мучительницей. Маня болела, торгашка ее выхаживала, чтобы не потерять пятьсот долларов, если обезьяна умрет. А обезьяна не знала, что такое пятьсот долларов и что такое «продать». Она привязалась к запаху духов и чужим рукам, казавшимся ей добрыми. Потому что вранья и подлости обезьяны тоже не знают.

Казалось, что Дело о Зеленой Мане можно закрыть. Но сыщик так не думал.