Тайна монеты Каракаллы - Сергей Карпущенко Страница 18

— Да, жестокий, мерзкий тип! — повторила Таня, явно собираясь разрыдаться, но Кошмарик не дал ей заплакать. Быстро достав из бумажника рублевые купюры, он передал их Тане, взявшей деньги со смущенной благодарностью в глазах. А Ленька сказал:

— Здесь ровно десять долларов в рублях — все по курсу, поверьте! Но как хотите, а адрес этого жестокого мерзавца вам все-таки назвать придется. Не можем же мы возвратиться в офис фирмы без фишки? Скажут еще, что потратили деньги на себя. Ну, Танечка, назовите скорее адрес вашего бой… тьфу, жестокого знакомого. Он ведь здесь, на горе живет?

— Ну, будь что будет! — решительно тряхнула рыжей копной волос Таня. — Теперь уж все равно! Вот адрес — Театральная, пять. Это здесь, совсем недалеко. Идите, он дома работает!

— Что же он делает? — спросил Кошмарик.

— Телевизоры чинит. Только… только не ходили бы вы к этому мерзавцу, а?

— И рады бы не ходить, да не можем — работа у нас такая, — развел руками Кошмарик.

В закрытое окошко кассы уже барабанили, требуя продать билет, но Володя все же успел задать интересующий его вопрос:

— Скажите, Таня, а ваш знакомый, случайно, монеты не собирает?

Девушка, спешившая продолжить прерванную работу, бросила через плечо:

— Собирает! Он много чего собирает!

Когда Володя вышел вслед за Кошмариком из здания вокзала, он остановился у стены, и вдруг краешек его левого глаза уловил какое-то белое пятно. Он резко повернулся — с белого листа бумаги на него смотрело мальчишеское лицо. Нет, не Кирилла Котова. Он прочел — Валентин Разуменко, тринадцать лет, одетый так-то и так-то, ушел из дому и не вернулся тогда-то…

Володю качнуло, он словно оглох. Кошмарик, уже прилепивший к губе сигарету, спросил у него о чем-то, и лицо Леньки было встревоженным — Володя не слышал слов, одни лишь булькающие звуки. Наконец он сказал:

— Чего-то… плоховато мне…

— Что, сердце? — забеспокоился Кошмарик.

— Нет, не болит… Просто, мы, кажется, его нашли…

Кошмарик растянул свои губы в блаженной улыбке и, пуская из ноздрей дым, громко прошептал:

— Нашли, Вовчик, нашли! Это так уматно! Сейчас же идем к нему! К этому жестокому бойфренду! Все разведаем, все разнюхаем! Этот парень выложит нам тысячу баксов, и мы оставим его в покое! Нет, не тысячу, а тысячу двести!

— Как это в покое? — пролепетал Володя и через плечо указал на объявление. — Мы его должны в милицию сдать. Пойдем к участковому…

— Ты что, псих? — шептал Кошмарик, дыша дымом прямо Володе в лицо. — Или просто прикидываешься чайником? Констебль нам и не поверит — одеколон, скажет, не улика, а душителя мы только спугнем этим, предупредим. На него нужно сейчас навалиться, сразу! Танюшка сказала, что он все собирает. Вот и пусть выложится, а потом, Вовчик, можешь сдавать его констеблю, сколько твоей душе угодно. Ну, пошли на Театральную. Я знаю, это метров двести отсюда.

Идти Володе к душителю совсем не хотелось. На платформу прибыла электричка, идущая в Питер. До вагона было метров десять, и можно было броситься сейчас же к открытой двери и уехать в поезде, смотреть потом на пробегающие мимо окна озера, домики, деревья и радоваться, что зло и опасность остались далеко позади. Но двери с шипением захлопнулись, а Володино сердце, наоборот, открылось навстречу жгучему чувству опасности, к которой его неодолимо тянуло сейчас.

— Ладно, пошли! — решительно сказал он Кошмарику. — Только что ты будешь говорить? Здесь нужно уж совсем на цыпочках подойти. С Танечкой ты разговаривал прекрасно, но она — дурочка, хоть, конечно, и добрая. Таких всегда надувают.

— Так, что я ему скажу? — кусал мундштук сигареты Кошмарик. — А вот что! «Если ты, — скажу, — мастер по телеящикам, то в моем плейере разобраться и подавно сможешь — там что-то барахлит!» А потом — видно будет!

И Кошмарик похлопал по карману куртки, где у него всегда покоился плейер.

Не торопясь, они стали подниматься к нужной улице. Кошмарик был взвинчен и без умолку болтал, объясняя, что сразу понял — Танюшка-де своему бой-френду одеколон покупала, и так оно и оказалось. Довольный своей проницательностью, Ленька говорил, что, если бы у нас в России была полиция нравов, то он с удовольствием пошел бы туда работать.

— Кумекаешь, — говорил он, — какие баксы можно делать, заловив чужую жену у какого-нибудь бой-френда! Да она тебе все отдаст, только бы ты ее мужу ничего не открыл!

Володя слушал-слушал, а потом заявил довольно решительно:

— А подонок ты, Кошмарик, ей-богу! Не понимаю, что нас с тобой связывает!

Кошмарик не мог не обидеться:

— Знаешь, я за такие оскорбления могу и лажу на фейсе раскатать! А водишься ты со мной потому, что и сам в душе такой же, только мамочка твоя интеллигентная сделала тебя с виду домашним лохом. Ничего, подрастешь, скинешь с себя эту пену. Мы с тобой, как ни крути, продукт нашего времени. Ну и что с того, что я разбогатеть хочу? Не собираюсь же я красть у государства нефть, газ, да и толкать их на миллиарды баксов за рубеж? Они-то чистые, а я, выходит, грязный, если с жены застуканной деньгу взять решил. Не понимаю я твоего юмора, Вовчик!

Володя давно уже понял, что Кошмарика не переделаешь, а потому промолчал. К тому же они уже находились напротив высокого забора с цифрой пять под словом «Театральная». Калитка была открыта, и Кошмарик смело направился к дому, на стене которого висела реклама заведения, находящегося здесь, — на доске был грубо намалеван телевизор, на экране которого значилось: