Собаки не ошибаются - Сергей Георгиев Страница 18

Голавль тот был, наверное, метра полтора в длину, не меньше. Хотя я прекрасно знаю, что таких больших голавлей не бывает в природе: самые достойные представители этой рыбной братии — ну, чуть длиннее обычной мужской ладони, моей, например. И если тот голавль оказался всё-таки полутораметровым, то это, как говорится, его личное голавлёво дело.

Может быть, он жив и до сих пор. Да что там, я в этом уверен! Двадцать лет назад занимал он удобный омут невдалеке от того места, где река Нязя впадает в Уфу, сразу за шатким деревянным мостиком. А за просто так менять место жительства, поверьте, совсем не в привычках пожилых голавлей!

Голавль этот — не просто голавль, у него есть имя. Я этого имени никогда не слышал, но твёрдо знаю, что оно есть.

Однажды имя голавля мне приснилось, но потом я проснулся и подумал: ну что с того, что я буду знать, как его звать? Или, скажем, он — как звать меня? Хотя он-то моё имя наверняка знает. Мушуня ведь тогда носился по берегу и кричал: «Серёжа! Ну Серёжа!»

И пока я вот так размышлял, имя гигантского голавля забылось.

И потом, наверное, он на меня тогда обиделся. И на Мушуню тоже. А после просто забыл: сколько нас таких было…

Впервые в жизни мы с Мушуней путешествовали самостоятельно. Брат мой на два года младше меня, и ему, конечно, было намного проще: ведь, если разобраться, самостоятельно-то путешествовал один я, а он ехал под моим присмотром! Мама только посадила нас на станции Дружинино в электричку, строго-настрого запретила даже с места вставать до самого Нязепетровска, где нас должна встретить бабушка, а всё остальное мы сделали сами.

Кстати, «остальное» в путешествии и есть самое интересное: мы с Мушуней смотрели в окно на неведомые края, благополучно пересекли границу двух областей и первыми обнаружили бабушку, которая нервно расхаживала по дощатому перрону в Нязе, боясь пропустить единственную электричку.

— Ого! — сказала бабушка, как только мы спрыгнули к ней с подножки. — Я жду своих внуков, двух малявок, а тут два взрослых мужчины!

Нам с Мушуней в то время было на двоих восемнадцать лет, возраст вполне взрослый, поэтому к бабушкиному «ого» я отнёсся с доверием.

— Да, — по-взрослому ответил я за нас обоих, — время летит!

— И вообще, бабуля, мы не погостить приехали, а на рыбалку! — гордо сообщил Мушуня, а потом тихонечко добавил: — На целых два месяца…

— Вот и замечательно! — бодро сказала бабушка. — На рыбалку? Отправляйтесь хоть прямо сейчас! Но лучше… с дядей Робертом, он такие места знает!..

Надо сказать, что ещё до приезда в Нязепетровск мы с братом стали настоящими и очень опытными рыбаками.

Мушуня прочитал в газете о совершенно невероятном способе хранения червей для рыбалки. Надо холщовый мешочек набить до отказа влажным мхом, и готово — сажай червяков и проживут они в этом мешочке… хоть сто лет, розовые и аппетитные, всем червякам червяки! Брат мой ещё ранней весной сшил такой мешок, набил мхом и таскал с собой повсюду, даже в школу с ним ходил. А я на своём счету имел пойманную рыбу. Ельца!

Перед нашим отъездом в Нязю мама разрешила нам с Мушуней порыбачить на водоёме. Рыбаков собралось видимо-невидимо, человек шесть. В том числе и мы с Мушуней. Сидели часа два; потом брату надоело, он засобирался домой; я вытащил удочку… а на крючке болталась рыбка! Елец!

И больше в тот день вообще никто ничего не поймал! А потом мы уехали…

Дядя Роберт ни о холщовых мешочках, ни о ельцах не имел ни малейшего представления. Червяки у него совершенно ненаучно жили в ржавых консервных банках. А ельцов в реке Нязе не водилось. Видимо, только поэтому дядя Роберт предпочитал им самых обыкновенных щук.

— Рыбачить у нас — дело нехитрое, — объяснил дядя Роберт, налаживая нам удочки. — Не скажите только кому-нибудь «поплавок» — засмеют! Тут все говорят «наплав». А в остальном что — закидывай да тягай, вот и всё…

И ушёл на работу.

Такого поворота наша бабушка не ожидала, но пока она размышляла, как быть дальше — может, самой натянуть болотные сапоги да отправиться с нами? — мы с Мушуней уже мчались с удочками вниз по склону, туда, где впадает Нязя в Уфу, где раскачивается над водой ненадёжный деревянный мостик…

У местных рыбаков, кроме привычки называть поплавок «наплавом», были и другие странные обычаи, но дядя Роберт о них почему-то ничего не сказал. Может быть, потому, что для него они странными не были.

Возле самого мостика нам с братом встретился здоровый парнища лет двенадцати-тринадцати. В левой руке он держал ведёрко чуть поменьше тех, с какими ходят за водой. Он ступал тяжело и неторопливо; увидев нас, оглянулся на реку и как-то неодобрительно хмыкнул — то ли рекой был недоволен, то ли рыбалкой.

— Ну что, клюёт? — крикнул нетерпеливый Мушуня.

— М-эк! — хмуро отозвался парень и для убедительности тряхнул головой. — М-эк!

Трясти головой было совершенно не обязательно, и так понятно: проторчал, бедняга, на речке с самого утра, а поплавочек… то есть наплав, даже ни разу не шелохнулся! Извёл, наверное, весь запас червяков, исходил весь берег, выискивая счастливое местечко…

Печальная такая участь была, конечно, не для нас с Мушуней, и мне стало жалко парня. Я представил, как тот проходит с пустым ведром через всю Нязю, и все видят, что ведёрко-то пустое, что…