Синие лыжи с белой полосой - Алексей Гавриленко Страница 16

— Отпустите меня, дяденька, я, честное слово, больше не буду…

— Конечно, не будешь, — подтвердил Сергеич, — натурально не будешь, щенок лопоухий! — и зловеще добавил: — Я уж позабочусь об этом…

И только Мишка почувствовал, как тяжелая рука потянула его за ворот, увлекая к выходу из «Детского мира», как услышал приятный женский голос:

— Что вы делаете! Ребенку же больно!

Рядом стояла «стюардесса». Она осуждающе смотрела на охранника, судя по всему, она была очень встревожена таким обращением с мальчиком.

— Пардон, мадам, — Сергеич почему-то перешел на французский язык и тут же добавил по-нашему: — Не извольте беспокоиться. Я свое дело знаю. Все будет, как говорят в Нью-Йорке, тёп-тёп!

— Тип-топ, — поправила Танечка.

— Ну да, топ-топ, — огрызнулся Сергеич.

— Ну уж, если на то пошло, в вашей любимой Америке говорят «все будет о’кей».

— Чего вы ко мне прицепились, мадам, как крючок к штанам! Не мешайте мне исполнять свой служебный долг по обезвреживанию вредителей. Уйдите с дороги, а то я вам такой «о’кей — хоккей» покажу, что пожалеете…

Но Сергеич не уточнил, что он собирается показать Танечке, он поволок Мишку.

Железная дверь, которую Сергеич открыл своим ключом, захлопнувшись, поделила мир надвое — по одну сторону этих дверей было светло и многолюдно, с другой — темно, сыро и тревожно-тихо. Мерцающий свет одинокой лампочки не справлялся со всей имеющейся темнотой, она хранила какую-то тайну. Ступени вели круто вниз, туда, куда не проникали даже отблески.

— Не упирайся, щенок, — злился Сергеич, который взмок от усилий, — все равно теперь никто тебя не услышит.

— Ну отпустите меня, чего я сделал? Я больше не буду… — повторял свои обычные слова Мишка, но только сейчас они звучали особенно жалобно.

Мишка испугался. А кто бы не испугался на его месте?

Когда они спустились с последней ступеньки и прошли узким коридором, Мишка вдруг услышал жуткие звуки — то ли крики, то ли стоны. От этих страшных нечеловеческих всхлипов у Мишки все похолодело внутри. Ему сделалось так страшно, что он даже почувствовал, как внутри у него все покрылось инеем, как в морозильнике. Один раз он испытал нечто подобное, когда в детском садике он забрался в кладовку, а нянечка, не зная, что там Мишка из младшей группы, выключила свет и заперла дверь. Мишка и плакал и кричал, но его никто не слышал, и, пока воспитатели не хватились, он так и сидел в темной кладовке. Но тогда, как бы страшно ему ни было, какая-то внутренняя лампочка в душе боролась с темнотой — он почему-то знал, что рано или поздно его найдут. Сейчас такой лампочки в душе не было. Больно уж злой охранник. Да и тащит его в какое-то подозрительное место… Может, за стенкой кричат такие же, как Мишка, мальчики, которые попались этому маньяку, и теперь никто не знает, где они… И вдруг отворилась вторая дверь… Страшный лай раздался изнутри, а в следующий миг Сергеич включил свет, и взору Мишки предстала жуткая картинка из фильма ужасов — в маленьком помещении, разгороженном железной решеткой, метались два огромных пса. Своим страшным рыком они то ли приветствовали Сергеича, то ли требовали себе на растерзание жертву. Мишка понял, что страшные звуки, которые он минуту назад принял за стоны и плач, — не что иное, как скулеж этих собак. Неужели охранник безжалостно отдаст его на обед этим зверям…

— Ути-ути, мои хорошие! — Сергеич устремился к прутьям клетки. — Соскучились? А у меня для вас сюрприз. Смотрите, кто прижался к стенке, сейчас в штаны наделает со страху! Ну-ка научите его хорошим манерам, объясните ему, кто в магазине хозяин! — И Сергеич начал хохотать, будто увидел клоунов в цирке. Только смех у него был не веселый, а злой и очень напоминал лай собак.

Мишка изо всех сил прижался к стенке, потому что черные пасти волкодавов, просунутые в щели между железными прутьями, лязгали зубами в сантиметре от его штанов. Надо было стоять по стойке «смирно», вдавившись спиной в стенку, чтобы злые собаки не достали. Не успел Мишка опомниться, как охранник вышел и захлопнул дверь, оставив Мишку наедине с беснующимися псами. Но это было еще не все злодейство, на которое был способен бессердечный Сергеич. Уходя, он выключил свет.

Псы, чувствуя близость жертвы, стали кидаться на прутья, пытаясь их сломать или погнуть. Мишка видел в темноте горящие глаза, слышал жуткий вой, и это был настоящий ужас, пострашнее, чем, допустим, ночью на кладбище.

— Молодой человек, молодой человек! — В комнату с телевизорами, так похожую на центральный пульт управлениями полетами в космос, ворвалась Танечка. — Молодой человек, послушайте, ваш Сергеич опять обижает малышей, ловит их и таскает за шиворот, разве можно так… ничего не слушает… называет меня «мадам», хотя я и не замужем, а еще говорит, что я, как крючок, прицепилась к его штанам… путает английские слова и передразнивает, как маленький… а мальчику чуть одежду не порвал… так же нельзя!

— Подождите, подождите одну минуточку. Вы так тараторите… я ничего не понимаю. Какие такие английские штаны он чуть не порвал вам крючком?

— Да не мне! И не штаны, а куртку! Он схватил его и поволок неизвестно куда. Я, честное слово, пожалуюсь Игорю Николаевичу! Пускай он ему замечание сделает… как следует!

Наконец Костик сообразил, что так страстно и путано пыталась объяснить «стюардесса» из «Детского мира». Все ясно! Опять Сергеич поймал какого-то мальчишку и издевается над ним с помощью своих собак! Костик не стал терять драгоценные секунды и выяснять подробности. Танечка все еще бурно жестикулировала, размахивая руками, как постовой на перекрестке, и громко возмущалась, пересказывая недавнюю сценку, а когда остановилась, увидела только спину Костика, да и то вдалеке, он уже был на пути к подвалу.

Когда запыхавшаяся Танечка подбежала к дверям, ведущим в кошмарный подвал, то увидела, что Костик возвращается и тащит за руку бледного мальчишку. Танечка присела на корточки рядом с ними и зачастила:

— Все уже в порядке, малыш, не волнуйся, теперь все позади. Скажи нам, тебя не покусали собаки? Как ты себя чувствуешь? Как твое имя, мальчик?

Мишка вообще-то никогда не спешил отвечать на последний вопрос, но сейчас, после своего чудесного избавления, обманывать этих взрослых не хотелось.

— Меня зовут… Гвоздь, — неожиданно даже для самого себя ляпнул Мишка. Наверное, страх еще не совсем прошел.

— Правда? — Танечка чуть было не засмеялась. — Таким оригинальным именем тебя нарекли мама с папой или бабушка с дедушкой настояли?

— Не-а, так меня нарекли во дворе… потому что я могу из доски гвоздь выдернуть зубами… Вот такой гвоздь, я этому из кино научился…

Рядом на корточки опустился высокий охранник.

— Ну что ж, Гвоздь Иванович, — проговорил он, — ты уж беги домой сейчас, а в следующий раз приходи уж к нам со взрослыми. Лады?

И Мишка не стал тянуть время, не стал настаивать на прогулке по этому универмагу, он словно услышал выстрел стартового пистолета и, как учил Толь Толич на тренировке, зачастил ногами к финишу. К выходу.