Притворяясь мертвым - Стефан Каста Страница 16

Мы стоим тихо и долго ждем нового звука, нового протяжного лая. Мне кажется, я слышу, как бьется сердце Туве. Но больше никто не лает. Голый лес онемел. Деревья безмолвствуют.

— Нужно найти укрытие, — говорит Туве. — Иначе еще сильнее заблудимся.

Поблизости стоит ель. Мы залезаем под длинные раскидистые лапы. Ветви образуют зеленую крышу над нашими головами. Под ними — сухое пространство. Мы садимся и прижимаемся друг к другу. Я хочу обнять Туве, поцеловать ее здесь, в нашем усыпанном хвоей доме, но я весь вымок, и она, недовольно встряхнувшись, отодвигается от меня. Мы сидим и смотрим, как падают снежные хлопья, похожие на птичий пух.

— Мне нравится снег, — говорю я. — Он успокаивает. Все становится таким мягким, спокойным, мирным. Дома я могу стоять у окна и часами любоваться снегопадом.

Я смотрю на Туве. Вижу, что она не слушает.

— Боже мой, что ты несешь! Я ненавижу снег.

* * *

Мне трудно заснуть. Я замерз. При малейшем шорохе я замираю, хотя знаю, что это просто Туве шевельнула ногой или рукой.

Предполагаю, что сейчас должно быть шесть-восемь часов вечера. Кристин и Джим уже ужинают.

По дыханию Туве я определяю, что она не спит. Интересно, замерзла ли она так же сильно, как я?

Я сползаю в полусидящую позу.

Я рассказываю Туве о том, как Джим устроился в Швеции. Сначала он работал на бумажной фабрике, а по вечерам изучал шведский язык. Затем он уволился и все свободное время посвятил учебе. Литературоведение и скандинавские языки. Джим решил стать шведом, чтобы начать новую жизнь и попытаться забыть о старой.

Позже он поступил в педагогический институт в Мальмё. Спустя несколько лет он начал преподавать старшеклассникам. Он рассказывал, каково ему было вначале, как непривычен для всех был цветной учитель. И как все старались помочь ему. Поддерживали его. По мнению Джима, в семидесятые все было проще.

Я рассказываю о том, что было до приезда в Швецию, о том, как он год прослужил во Вьетнаме. И как он дезертировал.

Взвод, с которым Джим летал в буш ^[5], сровнял с землей одну деревню. Погибло несколько сотен человек: женщин, детей, стариков.

Он видел из своего вертолета, как все пылало. Дома, животные, дети. Этого оказалось достаточно. Он отправился в увольнение, домой в Мичиган.

Сейчас Джим больше швед, чем Кристин. А я, скорее всего, наоборот. Я чувствую себя американцем. Иногда я думаю, что мой настоящий дом там, в Мичигане. В другой раз я осознаю, что это не так, что мой дом ни здесь и ни там.

— Должно быть, это ужасно побывать на Вьетнамской войне, — говорит Туве.

Сначала я не отвечаю, но через некоторое время говорю:

— Во Вьетнаме не говорят «Вьетнамская война». Там говорят «Американская война».

* * *

Я просыпаюсь оттого, что ель свистит. «Тит-ут, тит-ут, тит-ут…» — звучит над моей головой. «Тит-ут, тит-ут, тит-ут…» Я узнаю большую синицу. Точно так же она поет дома на Астраканвэген. Я протягиваю руку, чтобы обнять Туве, но не нахожу ее. Я открываю глаза и вижу солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зеленый потолок из ветвей. Снаружи кто-то ходит. Пахнет дымом. «Это Туве, — думаю я. — Подает дымовой сигнал».

— Ты проснулся? — спрашивает она.

— Почти, — бубню я.

— А я приготовила чай.

— Вот здорово!

Я выползаю из-под ели, вижу костерок, над ним — ржавую жестяную банку. В воде плавает что-то зеленое. Пустая туба из-под лекарства от мигрени валяется рядом с костром.

— Что это? — спрашиваю я.

— Сосновая хвоя.

Я протягиваю свою походную чашку, и Туве наливает в нее жидкость с маслянистой пленкой. Некоторое время я держу чашку в ладонях. Затем осторожно отхлебываю ее горячее содержимое.

— Как тебе?

— Недурно, — говорю я. — Я так голоден, что готов есть хвою прямо с ветки.

* * *

Мы засыпаем костер землей и затаптываем его, для верности я мочусь на него. Угли шипят.

Туве торопится в путь. Я ускоряю шаг, чтобы не отставать. Мы поднимаемся в гору, местность вся выглядит однообразно: повсюду лес, сосны и ели. Мы спускаемся по другому склону.

Спустя некоторое время лес светлеет. Мы подходим к озеру. Не к маленькому лесному озерцу с угольно-черной водой и упругим мхом у самой кромки, а к настоящему озеру. Озеру с голубой водой, удобными подходами и большими камнями, на которых хорошо загорать. Увидев озеро, я радуюсь. Кажется, мы спасены. Но, осмотрев окрестности, мы не находим ни дома, ни мостков, ни лодки. Не видно ни единого признака человеческого пребывания.

* * *

Вдруг мы никогда не найдем дорогу?

Я, кажется, начинаю бояться. Интересно, умрем ли мы, если не найдем верный путь? Насколько ценна человеческая жизнь? Кто мне скажет? Может ты, Туве? Для чего мы здесь на земле? Есть ли у нас предназначение? Или мы должны просто жить? Вдруг наше предназначение в том, чтобы просто жить, день за днем, под солнцем и под дождем?