В стране монстров - Леонид Влодавец Страница 16

— Нет, — произнес Толька вслух, чтоб немного успокоиться, — это не Говорящий Вепрь. Мелковат что-то…

В следующую секунду у него глаза на лоб полезли от неожиданности.

— Вы правы, сэр! — детским голоском, без всякого кабаньего акцента произнес поросенок. — Говорящий Вепрь — это мой папа, а Говорящая Веприха — моя мама. И еще есть двенадцать Говорящих Вепрят, а я — тринадцатый… Наверно, я самый несчастный поросенок на свете. Мы все пошли искать корешки, а я потерялся, заблудился, и теперь вы меня скушаете. Мама говорила, что все люди — наши враги, потому что они ставят силки, капканы и нападают на нас с копьями и луками. А потом… Они нас съедают!

При этих словах поросенок-вепренок не то всхлипнул, не то хрюкнул.

Толька, конечно, спрятал стрелу в колчан, запихнул лук в налучие и принялся распутывать петлю, захлестнувшую поросячью ножку. Поросенок при этом, как ни удивительно, соблюдал спокойствие и не пытался вырваться. Когда копытце высвободилось, потомок Говорящего Вепря встал на ножки, вежливо поклонился, пошевелил ушками и спросил:

— Я могу идти, сэр?

— Конечно, — ответил Толька, — никогда не встречал таких вежливых и воспитанных поросят!

— Я передам это маме и папе, — заявил поросенок. — Им будет приятно узнать, как высоко вы меня оценили, сэр.

Поросенок повертел хвостиком и поскакал по траве куда-то влево. Когда он окончательно исчез из виду, Толька пошел дальше и вскоре добрался до дерева, около которого начиналась тропа.

Тропа была просто узкой полоской вытоптанной земли, испещренной многочисленными следами босых и обутых человеческих ног, когтистых лап, двойных и одинарных копыт. Сперва она петляла между огромными соснами, у подножия которых было довольно много свободного места. Лаптев мог здесь легко срезать все извивы тропы, если б не боялся нарушить инструкцию Трундакса — идти только по тропе. Но потом вместо сосен пошли высокие и часто стоящие — чуть ли не вплотную друг к другу! — елки. Теперь Толька не смог бы нарушить предписание кудесника, даже если б хотел, — просто не сумел бы протиснуться через чащобу.

Лаптев шел уже минут двадцать, внутренне радуясь тому, что никакие монстры ему навстречу не попадаются. Впрочем, встречи с Говорящим Вепрем он теперь почему-то опасался гораздо меньше. Должно быть, оттого, что познакомился с его вежливым и воспитанным сыночком. Конечно, и у прескверных родителей бывают вполне приличные дети, но Тольке хотелось верить, что в данном случае поросенок пошел в папу.

Между тем тропа стала спускаться в какой-то глубокий и мрачный овраг. До этого момента лес не вызывал у Тольки особо неприятных ощущений. Лаптев, конечно, нервничал по поводу возможной встречи с монстрами, но сам лес страха не вызывал. А вот когда тропа довела путника до этого оврага, лес стал наводить ужас. И это при том, что на ясном голубом небе по-прежнему сияло солнце.

Если прежде Толька не обращал внимания на деревья, кусты и пни, то едва он начал спускаться по склону оврага, почувствовал какой-то беспричинный страх. Сперва ему показалось, будто в кустах, справа от дороги, кто-то прячется, хотя куст стоял не шелохнувшись и был не такой уж густой, чтоб хорошо укрыть засаду. Прошел мимо куста — страх перед засадой исчез, зато показалось, будто вокруг ствола дерева, растущего немного ниже по склону, обвилась огромная змея, размером с удава. С луком наготове Толька стал приближаться к «змее», хотя вовсе не знал, подействует ли на нее какая-нибудь стрела. Однако, подойдя ближе, обнаружил, что принял за змею нарост на стволе дерева и причудливо изогнутый сучок. И еще несколько случаев было, когда он принимал совершенно безобидные штуки за нечто ужасное.

Затем Толька обратил внимание на то, что в овраге не поют птицы и вообще стоит какая-то давящая, зловещая, угрожающая тишина. Как видно, некая тайная и, несомненно, злая сила владела здешними местами. Лаптев, можно сказать, кожей ощущал, что эта сила здесь присутствует и вот-вот готова себя проявить. А поскольку Толька не мог понять, какая именно сила ему угрожает, от этого становилось еще страшнее.

Первым признаком того, что тут действительно опасно, стал лошадиный череп, который Толька увидел под одним из кустов. Нет, на сей раз он не обманулся. Череп был самый настоящий и носил на себе следы каких-то огромных зубов, которые раскусили его на несколько частей. Чуть подальше Толька увидел и другие кости лошади: ребра и спинной хребет. Похоже, что кто-то откусил коню голову, обглодал череп, а потом доел все прочее.

Пройдя еще несколько шагов, Лаптев увидел какую-то смятую ржавую железяку, в которой сумел распознать рыцарский шлем с оторванным забралом. А внутри шлема скалил зубы еще один череп — теперь уже человеческий. В стороне от тропы лежали заржавевший меч, исковерканная железная перчатка, а также круглый деревянный щит, окованный стальными полосами. Этот самый щит был теперь похож на надкусанный блин, ибо все те же чудовищные зубы откусили от щита огромный кусок, сумев разгрызть не только крепкую древесину в три пальца толщиной, но и стальную оковку.

Тольку начала бить дрожь, будто его три часа в холодной воде купали. В голове метались панические мысли.

Куда же он, дурак, суется? Без меча, без лат, с одним жалким луком и стрелами, которые хоть и смазаны колдовскими снадобьями, но явно не смогут пробить даже такой щит, каким прикрывался растерзанный рыцарь! А ведь он был на коне, в латах, с мечом…

Толька остановился, лихорадочно повертел головой, прислушался. Он находился уже совсем недалеко от дна оврага. Там, внизу, судя по всему, раскинулось болото. Со склона было видно, что тропа переходит на гать, то есть на сырые, скользкие бревна, положенные на поверхность болота. По-прежнему вокруг стояла зловещая, гробовая тишина.

И вот тут-то в этой тишине внезапно послышался жуткий, протяжный рев, пожалуй, посильнее, чем звук пароходного гудка, но явно изданный живым существом. Он шел откуда-то со дна оврага, однако разглядеть, что там происходит, Толька не мог.

Впрочем, он особо и не разглядывал, потому что рев этого невидимого чудовища привел Лаптева в такой ужас, что он сорвался с места и очертя голову бросился бежать вверх по склону. Куда, зачем, почему — его это не волновало. Лишь бы подальше от жуткого места!

Однако, пробежав всего два десятка метров — вверх-то бежать тяжелее! — Толька вдруг услышал какой-то нарастающий гул, который шел откуда-то спереди, то есть с той стороны, куда он собирался удирать. Толька остановился, испуганно озираясь, — и справа и слева простиралась непроходимая чаща. Сзади, со дна оврага, примерно через каждые пять минут доносился все тот же чудовищный рев, а спереди, со склона оврага, нарастал и усиливался непонятный гул, от которого дрожала земля и тряслись вековые деревья. Западня!

Толька заметался. Он то порывался сунуться вправо или влево, но отскакивал, не в силах протиснуться через кусты и деревья, то бросался по тропе вниз, но, услышав очередной рев, поворачивал назад, то пытался вновь бежать вверх по склону, но, прислушавшись к гулу, вновь пытался соскочить с тропы в сторону. И вот, во время одного из таких метаний, вновь шарахнувшись вверх по склону, Толька увидел впереди быстро увеличивающуюся в размерах серо-бурую массу. Еще через секунду он разглядел, что это огромный, воистину чудовищных размеров кабан, ростом, весом и клыками лишь немногим уступающий молодому слону. Ощетинившись и издавая сердитые хрюки, он с огромной скоростью несся прямо на Лаптева. Орк, в которого превратился трактирщик Хлюпс, показался бы рядом с этим монстром безобидным зайчиком.