Синий треугольник - Владислав Крапивин Страница 15

Сашка взял крышку за уголки. Приподнял. Звонкий жестяной щелчок раздался в натянутой тишине. Меня аж тряхнуло. Сашка тоже вздрогнул, но крышку не отпустил. За щелчком последовал другой, еще звонче. И снова, снова. Они складывались в дребезжащую мелодию — это играл музыкальный механизм. Какую-то колыбельную музыку. Кажется, «Рыбки уснули в пруду»…

— Ёшкин свет…

Мы подождали, когда механизм отзвучит, и Сашка медленно отвалил крышку. Глянул в сундук, опять помянул «Ёшкин свет». Я тоже заглянул с высоты роста. Был полумрак, но все-таки свет из прихожей отражался от белого потолка. И я разглядел, что в сундучке (вот уж действительно не знаешь, чего ждать!) — старинный телефонный аппарат. Блестели вилки, на которых лежала трубка, и кольца на микрофоне и наушнике.

Сашка не долго думая поднатужился и выставил телефон под лучи лампочки. Аппарат был, видимо, тяжелый. Мне показалось даже, что корпус у него из малахита. Наверно, тоже достояние старинной семьи Барнаво… Хотя такая ли уж старина? Почему тогда на корпусе вполне современный пластмассовый диск для набора?

— Зачем ты вытащил? — прошептал я. — Договорились же не трогать…

— Послушаем…

— Что послушаем? У него даже провода нет!

Но Сашка снял трубку, приложил к уху, потом придвинул мне. И в телефоне (без подключения, без шнура!) я услышал певучий сигнал.

— Хронофон, — со сдержанным удовольствием сказал Сашка. — Темпоральная связь. Ай да бабка Генриетта… Это знаете что такое? Это…

— Да знаю, знаю… — Я и правда знал. Но я не думал, что они бывают на самом деле, когда писал про такое в повести «Дети Кристалла». С ума сойти…

С ума я не сошел, но легкая обморочная невесомость окутала голову. Потому что… Это, значит, можно взять вот так, прямо сейчас, позвонить… Услышать… Раньше это бывало только во снах, и то не во всяких, а в редких, счастливых…

Какой выбрать день?

Конечно, тот, седьмого августа. Я даже число запомнил. Еще бы не запомнить, накануне маминого дня рождения. Преподнес тогда подарочек!..

С утра я увязался за большими ребятами, которые из автомобильных камер сделали «корабль» и решили прокатиться вниз по нашей реке Туре. Путешествие получилось чудесное, но за городом, у деревни Новый Бор, судно наше рассыпалось. И вовремя! А то вообще неизвестно, когда бы вернулись… С отмели мы выбрались на берег. Автобуса, на который мы надеялись (он изредка ходил из Нового Бора до городского рынка), не было и в помине. И побрели мы по тракту, толкая перед собой надутые камеры. Они были тугие, «сытые». А мы голодные, измотанные…

Домой я добрался чуть ли не к полуночи. И готов был полной мерой расплатиться за самовольное путешествие и за то, что пережила мама, считая меня потонувшим… Но расплаты не было. Мама со мной просто не разговаривала. Поставила на стол тарелку с пшенной кашей, молоко, хлеб, ушла в другую комнату и легла… До еды ли мне было? Как я подступал к маме с разных боков, как пытался все объяснить, как просил прощения! Она только лежала и всхлипывала…

Я на все был готов. Пусть даже моя юная тетушка Лика взгреет меня своей линейкой. Не буду ни отмахиваться, ни ругать ее. Но Лика укатила на каникулы, мы с мамой были вдвоем. Вернее, каждый теперь сам по себе…

Сейчас можно позвонить! «Я заигрался с ребятами, далеко от дома, приду поздно, ты не волнуйся!..» Потом, конечно, попадет, но зато не будет у нее такой тоски, такого страха…

Нервно и решительно я крутнул диск: 08.

Откликнулись тут же — девичий голос: «Пятая слушает».

— Это темпоральная?.. Девушка, можно город Новотуринск?.. Да… Даю: девятнадцать — сорок девять, август, седьмое… Да-да, ноль восемь — ноль семь. Телефон шесть полсотни три… На двадцать ноль-ноль местного… Нет, что вы, какая автоматика! Сорок девятый год… Да, кто подойдет…

Я знал, кто подойдет к пыльному настенному аппарату в коммунальном коридоре. Наша дверь к телефону ближе всех… Гудки зазвучали отчетливо, близко, будто не было между нами толщи лет. И голос — громкий, такой, что слышно почти как по радио:

— Это кто?.. Решка, это ты?

Господи, неужели правда?

— Решка, не молчи! Где ты носишься? Вечер уже!

Я онемел. Понял вдруг: если скажу хриплым своим инвалидным голосом, «Это я», тогда что?

— Решка…

Вот мука-то!

Я встретился взглядом с Сашкой. Он смотрел испуганно и даже со страданием. Наверно, и я на него так же… Он вдруг взял у меня трубку. И звонко так:

— Мама!.. Мы тут с ребятами забегались, я забыл, что уже поздно… Ну, ма-а, ты не волнуйся только! Да нет, скоро я не могу, потому что далеко!.. Ну, я постараюсь, ты, главное, не бойся!.. Ага! Все, пока!.. — И брякнул трубку на рычаг.

С полминуты молча мы смотрели друг на друга. Потом горло у меня словно оттаяло.

— Сашка… Ты как догадался? — И неловко мне было, и благодарен я был, и даже в глазах щипало…

— А чего… — Он отвел взгляд, переступил на стуле. — Это у всех одинаково…

— Спасибо… Ты, брат, настоящий проводник, с тобой не пропадешь…

— Да ладно… — бормотнул он. Взъерошил пятерней загривок. Подумал… — А что, если Андрису позвонить?

— Кому?.. — Я все еще был в плену события. Неужели это правда? Я слышал ее голос?..

— Андрису, — с нажимом повторил Сашка. — Ну, мальчику с картины… Вы знаете, где он жил?

Я встряхнулся.

— В Шяуляе, в Литве. Едва ли у них был телефон. Тринадцатый год. Да и номер мы все равно не знаем…

— Жалко… Вот бы спросить: заглянул он все-таки в сундук или нет? И что там было тогда…

— Но, Сашка… Это же просто картина. Художник придумал сюжет, поставил мальчика, стал писать…

— А вдруг не так? Может, сперва было по правде… А телефон узнаем в справочном… Дайте трубку, пожалуйста…

Я дал. И хотел сказать, что мальчиков Андрисов в Шяуляе во все времена было, наверно, полно — попробуй найти… Но в этот миг что-то большое заслонило свет.