Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Вероника Кунгурцева Страница 15

— И мы так могём, да, Златыгорушка? Над облаками-то?

Самовила едва заметно кивнула. Она сидела на самом краешке кресла (ком крыльев мешал ей откинуться), уставившись в окошко. Крылатая девушка изо всех самогорских сил старалась ничему не удивляться: во всяком случае не высказывалась вслух, хотя, конечно, ее поразило, что вначале они забрались в железные кишки на колесах и покатили, а теперь вот летят в железной крестовине!

А жаворлёночек тотчас запел. Видать, небо — даже из-за толстых стенок — действовало на него рефлекторно. Ване с Шишком довелось летать на самолете, а вот Березай никогда еще так высоко не забирался, впрочем, и полесовый ничем — кроме зеленой березовой рвоты — своего удивления не выказал.

И вот самолет приземлился. В Афинах оказалось жарко, как летом. Пташки порхали возле лица хозяйки, устраивая ей посильный ветерок.

Ваня, пытаясь на плохом английском объяснить таксисту, куда им надобно, вдруг услыхал чистейшую английскую речь, кажись, еще и с оксфордским выговором — обернулся: кто это такой сердобольный хочет им помочь… Глядь — а это Златыгорка гуторит на чужом наречии, как на своем собственном! На вокзал нас отвезите, please! У Вани от изумления язык отнялся. А крылатая девушка подмигнула ему: дескать, не беспокойся, побратимушко, сейчас и ты так закурлычешь… А жаворлёночек тут подбавил: мол, что ж ты думаешь, это труднее, чем научиться птичьему языку?!

И в желтом такси самовила живо-два научила мальчика чужой речи: метод обучения был прежним. И оказалось, что Ваня стал разуметь не только по-английски (это еще надо было проверить!), но и по-гречески — ведь радио в машине вещало на этом языке. Но, услыхав радийные новости, мальчик схватился за голову… Таксист прибавил звук. Златыгорка в это время «учила» домовика с лешаком разным, способным им пригодиться наречиям. А то неудобно, когда речь вроде человеческая, но ничего не понять…

Греческий таксист не обращал на манипуляции на заднем сиденье, которые в другое время повергли бы его в шок, ни малейшего внимания: тоже слушал радио. Шишок, проглотив вилину слюнку, вытаращил глаза и заорал:

— А я понимаю, чего ихний диктор лопочет!.. — но тут же осекся.

По радио говорили:

— Генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана и Билл Клинтон, президент США, объявили о начале бомбардировок Югославии. Генсек дал приказ американскому генералу Уэсли Кларку начать военную операцию: тяжелые бомбардировщиков ВВС США Б-52 с крылатыми ракетами на борту вылетели с базы в Фейрфорде, что в Великобритании… Около десяти городов Югославии: Белград, Приштина, Нови-Сад, Панчево, Подгорица и другие подверглись ударам с воздуха. На военных объектах, куда сброшены ракеты и бомбы, есть жертвы, в том числе среди членов семей военнослужащих…

Домовик выматерился и зловеще проговорил: мол, вот они, железные яйца ястреба! Так он и думал: война! Не зря энтот каженник старался — небось, в каждом земном доме, что ни день, провокации устраивал! Теперь мировая общественность, поди, руки потирает — дескать, так этим сербам и надо! Ох, ядрит ее, эту общественность, налево! Теперь, де, надо поторапливаться!

Удивительно, но Шишок говорил и даже ругался на чистейшем греческом языке!

— Где же нам искать эту последнюю вилу? — чуть не в сотый раз за дорогу спрашивал Ваня, кстати, на сей раз тоже по-гречески. Домовик осердился:

— Опять двадцать пять! Я ж говорю: притянет ее к Златыгорке, как к магниту. Рыбак рыбака видит издалека! Ну и самовила самовилу!

— А вы греки, что ль? — вмешался в разговор таксист. — А чего ж сразу не сказали? Наверно, понтийцы?

Ваня на вопрос ответил, как надо:

— Понт тут ни при чем, просто у нас очень хорошее образование… — и подмигнул посестриме.

Конечно, со знанием греческого языка им теперь сам Пан был не брат. Или, скорее, брат… Греки принимали их за своих, а они, в случае чего, легко переходили на русский, а с русского вновь на греческий: просто — как переправиться через Стикс, а после обратно…

Сверившись с картой, решили ехать поездом до Салоник, а уж оттуда в Югославию — и дальше разбираться на месте. Златыгорка уверяла, что где-то в горах надо искать последнюю вилу.

— В горах, так в горах! — соглашался Шишок. — Как увидим подходящие горы, так и выскочим из поезда!

К вечеру в сидячем вагоне — места были мягкие, не то что в армавирской электричке, и повернуты все в одну сторону, как в автобусе, — добрались до избранного города, вдосталь налюбовавшись в окошки на колыбель цивилизации. Больше всего в этой колыбели — всех, даже вилу — поразило море! Только соловей пожимал крылышками:

— Мы с жаворонком это море, коршун его подери, в два счета перелетим!

А жаворлёночек подпевал товарищу:

— Вон чайки гуторят, тут островов, как собак нерезаных! Уж найдем, где отдохнуть, аль аварийную посадку совершить!

Ерхан на «нерезаных собак» не прореагировал — все-таки хорошо, что пес не знал птичьего языка!

Но, приехав в Салоники, путешественники узнали, что поезда до Белграда, в связи с началом боевых действий, отменили. Пришлось несколько дней проторчать в греческой гостинице, прежде чем дождались белградского состава.

Поезд отправлялся вечером, и оказалось, что уже утром они будут на месте. Ежели, конечно, не захотят по пути выйти. Шишок пожимал плечами: дескать, все расстояния в энтой старушке-Европе какие-то несурьезные, то ли дело у них — двое суток тащились до юга своей страны, аж от тряски кишки с легкими местами поменялись!

Места в вагоне вновь оказались сидячие: никак не выспишься! Березай с размаху уселся на свободное сиденье, и тут с соседнего кресла раздался девичий голосок:

— Простите, но вы сели на мою книгу… Не могли бы вы, молодой человек, встать, чтобы я взяла свою книжку, если, конечно, это вас не слишком затруднит…

Ваня почувствовал, как в голове у него что-то будто щелкнуло: словно каналы переключили. Ну и ну! Теперь он понимал и по-сербски!..